– Фростенсон будет сниматься через пять минут. Это его единственный эпизод во всем фильме.

Они встали на безопасном удалении, однако сюда тоже доставал резкий яркий свет прожекторов. Они видели декорации, позади которых на полу змеились перепутанные электрические кабели. Декорации изображали, судя по всему, магазин.

– Внимание! – крикнул режиссер. – Тишина. Камера. Мотор!

Человек в высоком колпаке пекаря и белом фартуке вошел в поток света и сказал:

– Слушаю вас. Чем могу служить?

– Стоп! – зарычал режиссер.

Фростенсону пришлось пять раз повторять одну и ту же фразу. Это был худой лысый мужчина, он заикался, уголки рта и веки у него нервно подергивались.

Спустя полчаса Гюнвальд Ларссон притормозил в двадцати пяти метрах от калитки виллы Бьёрна Форсберга в Стоксунде. Мартин Бек и Рённ скорчились на заднем сиденье. В открытую дверь гаража был виден большой черный «мерседес».

– Ему уже пора выезжать, если он не хочет опоздать на обед.

Они ждали минут пятнадцать. Наконец дверь виллы открылась и на крыльцо вышел мужчина в сопровождении привлекательной блондинки, пса и девочки лет семи. Женщину он поцеловал в щеку, девочку обнял и приподнял. Потом широким быстрым шагом направился к гаражу, сел в машину и выехал из гаража. Девочка посылала ему воздушные поцелуи, что‑то кричала и смеялась.

Бьёрн Форсберг был высокий и стройный. Его неописуемо красивое лицо с крупными чертами и открытым взглядом походило на те, которые изображают на иллюстрациях к романам, публикуемых еженедельниками. Он был загорелый, двигался ловко и пружинисто. Форсберг выглядел очень молодо, с непокрытой головой, волнистыми, зачесанными назад волосами, в светло‑сером плаще. Ему никак нельзя было дать его сорок восемь лет.

– Как Ольсон, – сказал Рснн. – Особенно фигура и одежда, этот светлый плащ.

– С той разницей, – произнес Гюнвальд Ларссон, – что Ольсон на свое барахло потратил три сотни три года назад на дешевой распродаже, а этот уплатил за свой плащик эдак тысяч пять. Однако такие, как Шверин, разницы не замечают.

– Честно говоря, я тоже, – признался Рённ.

– А я замечаю, – заявил Гюнвальд Ларссон. – Есть еще на свете люди, которые знают толк в хорошей одежде. Если бы не это, можно было бы построить бордели на всей Савил‑Роу.[16]

– Где? – изумленно спросил Рённ.

Колльберг совершенно выбился из расписания. Отчасти потому, что проспал, отчасти оттого, что погода была отвратительная как никогда. До половины второго он смог доехать до мотеля на окраине Линчёпинга. Он выпил кофе, съел пирожное и позвонил в Стокгольм.

– Ну как, ты выяснил?

– Только у девяти из них были автомобили летом пятьдесят первого года, – сказал Меландер. – У Ингвара Бенгтсона был новый «фольксваген», у Руне Бенгтсона – «паккард», модель сорок девятого года, у Кента Карлсона – «ДКВ» тридцать восьмого года выпуска, у Уве Эриксона – старый «опель‑капитан» довоенной модели, у Бьёрна Форсберга – «форд‑ведетта», модель сорок девятого года выпуска…

– Стоп. А еще у кого‑нибудь из них был такой же автомобиль?

– «Форд‑ведетта?» Нет.

– Ладно, пока что достаточно.

– «Моррис» Ёранссона первоначально был окрашен в серый цвет. Естественно, он легко мог перекрасить автомобиль.

– Хорошо. Пожалуйста, переключи телефон на Мартина.

– Еще одна деталь. Летом пятьдесят первого года Ёранссон сдал свой автомобиль в металлолом.