– Да. Я буду на Кунгсхольмсгатан.

Колльберг и Мартин Бек едва начали разговор, как зазвонил телефон.

– А, шесть, семь, ноль, восемь, – лаконично сказал Хелм.

– Прекрасно.

– Легкое задание. Ты и сам мог бы его прочесть.

Колльберг положил трубку. Мартин Бек вопросительно посмотрел на него.

– Да. Ёранссон приехал в Экшё на автомобиле Форсберга. Это установлено. Как выглядит алиби Форсберга?

– Плохо. В июне пятьдесят первого года у него была маленькая квартира на Холлендергатан в том же доме, где располагалась его подозрительная фирма. На допросе он сказал, что десятого вечером находился в Нортелье. У него была назначена там встреча с кем‑то в семь часов. Потом, по его словам, он последним поездом вернулся домом. В Стокгольм приехал в половине двенадцатого. Свой автомобиль он одолжил одному из продавцов, который в своих показаниях подтвердил это.

– Однако Форсберг постарался не упоминать о том, что обменялся автомобилями с Ёранссоном.

– Да, – сказал Мартин Бек. – У него был «моррис», принадлежащий Ёранссону. А это придает делу совершенно иной оборот. На автомобиле он без труда мог вернуться в Стокгольм в течение одного часа. Автомобили обычно стояли во дворе на Холлендергатан; находятся они там или нет, проверить было трудно. Однако мы выяснили, что там был холодильник. В нем находились меха, которые официально отдавали на хранение на время летнего сезона, на самом же деле, вероятнее всего, краденые. Как ты думаешь, зачем они обменялись автомобилями?

– Объяснение кажется мне очень простым, – сказал Колльберг. – Ёранссон был продавцом, он брал с собой много одежды и другого товара. В «ведетте» Форсберга этого барахла могло поместиться раза в три больше, чем в его собственном «моррисе». – Он помолчал несколько секунд и добавил: – Ёранссон, наверное, только потом все понял. Вернувшись, он понял, что произошло и что автомобиль представляет для него опасность. Поэтому сразу же после допроса он сдал автомобиль в металлолом.

– А что Форсберг говорил о своих связях с Терезой? – спросил Мартин Бек.

– Говорил, что познакомился с ней в дансинге в пятидесятом году и много раз спал с ней, сколько, не помнит. Потом зимой познакомился со своей будущей женой и потерял интерес к нимфоманкам.

– Он сказал именно так?

– Да, дословно. Как ты думаешь, почему он убил ее? Для того, чтобы убрать ее, как Стенстрём написал на полях?

– Вероятно. Все говорили, что она была назойливой. Это не было эротическое убийство.

– Нет, но он хотел, чтобы так решили. А потом ему неожиданно повезло. Свидетели ошиблись в марке автомобиля. Наверняка ему стало известно об этом и он мог чувствовать себя в полной безопасности. Единственное, что его тревожило, так это Ёранссон.

– Ёранссон и Форсберг были в хороших отношениях, – сказал Мартин Бек.

– К тому же ничего не происходило до тех пор, пока Стенстрём не начал копаться в протоколах дела Терезы и не получил неожиданную информацию от Биргерсона. Стенстрём проверил, что из всех, кто проходил по этому делу, только у Ёранссона был «моррис‑майнор», причем красного цвета. Стенстрём по собственной инициативе допросил множество людей и начал следить за Ёранссоном. Ёранссон все больше и больше нервничал… Кстати, известно, где он жил между восемнадцатым октября и тринадцатым ноября?

– Да. На пароходе, на озере Клара. Нордин установил это вчера утром.

Колльберг кивнул.

– Стенстрём рассчитывал на то, что рано или поздно Ёранссон приведет его к убийце, и поэтому следил за ним изо дня в день, причем делал это, вероятно, совершенно открыто.