Монссон подошел к двойной двери и открыл одну створку.

– – Личная комната фру Карлсон, – испуганно сказал мужчина в майке. – Вход запрещен.

Монссон заглянул в комнату, уставленную мебелью и служащую, вероятнее всего, спальней и гостиной одновременно.

Следующая дверь вела в кухню. Большую и хорошо оборудованную.

– Запрещено ходить в кухню, – сказал стоящий за спиной Монссона турок.

– Сколько здесь комнат? – спросил Монссон.

– Комната фру Карлсон, кухня и наша комната, – сказал турок. – Еще туалет и кладовка.

Монссон нахмурил брови.

– Значит, две комнаты и кухня, – уточнил он для себя.

– А сейчас смотреть на нашу комнату, – сказал турок, открывая дверь.

Комната была размерами приблизительно пять на шесть метров.[8]

Два окна выходили на улицу, на них были обвисшие выцветшие занавески. Вдоль стен стояли разные кровати, а между окнами – топчан, обращенный изголовьем к стене.

Монссон насчитал шесть кроватей. Две были не застелены. Везде валялись обувь, предметы одежды, книги и газеты. В центре комнаты стоял белый лакированный стол в окружении пяти разнокалиберных стульев. Меблировку дополнял высокий комод из темного дерева с выжженными на нем узорами, стоящий наискосок у одного из окон.

В комнате было еще две двери, кроме входной. Перед одной из них стояла кровать; значит эта дверь наверняка вела в комнату фру Карлсон и была заперта. За другой дверью находилась кладовка, набитая одеждой и чемоданами.

– Вас живет здесь шестеро? – спросил Монссон.

– Нет, нас восемь, – ответил турок. Он подошел к кровати, стоящей перед дверью, и выдвинул из‑под нее еще один матрац, одновременно показав на другую кровать. – Две раздвигаются, – сказал он. – Мохаммед спал на той кровати.

– А на остальных семи кто? – спросил Монссон. – Турки?

– Нет, три турка, два… нет, один араб, два испанца, один финн и новенький, грек.

– Едите вы тоже здесь?

Турок быстро прошел к противоположной стене, чтобы поправить подушку на одной из кроватей. Монссон успел заметить раскрытый порнографический журнал, прежде чем его прикрыла подушка.

– Извините, – сказал турок. – Тут немного… не так хорошо убрано. Едим ли мы здесь? Нет, готовить еду запрещено. Запрещено ходить в кухню, запрещено иметь электрическую плитку в комнате. Не разрешается варить еду и кофе.

– А сколько вы платите?

– По триста пятьдесят крон с человека.

– В месяц?

– Да. Каждый месяц триста пятьдесят крон.

Турок кивал головой и почесывал темные, жесткие, как щетина, волосы в вырезе майки.

– Я очень хорошо зарабатываю, – сказал он. – Сто семьдесят крон в неделю. Я вагоновожатый. Раньше я работать в ресторане и не зарабатывать так хорошо.

– Вы не знаете, у Мохаммеда Бусси были какие‑нибудь родственники? – спросил Монссон. – Родители, братья и сестры?

– Не знаю. Мы были хорошие друзья, но Мохаммед не говорит много. Он очень боялся.

Монссон, глядящий в окно на кучку замерзших людей, которые ждали на остановке автобус, обернулся.

– Боялся?

– Нет, нет, не боялся. Как это сказать? Он был не храбрый.

– Ага, понятно, несмелый, – сказал Монссон. – И долго он здесь жил?

Турок сел на топчан, стоящий между окнами.