Ты принимаешь участие в расследовании или нет?
– Принимаю.
– Ну так вот и попытайся что‑нибудь выяснить.
– Где?
– Не знаю. Займись чем‑нибудь.
– А сам ты чем занимаешься?
– Да ты ведь видишь. Читаю эту психологическую галиматью, которую состряпали профессора и Меландер.
– Зачем?
– Сам не знаю. Я что, обязан все знать?!
После кровавой бойни в автобусе прошла неделя. Расследование не продвигалось вперед, какие‑либо конструктивные идеи явно отсутствовали. Даже ручеек бес полезной информации со стороны общественности начал высыхать.
Общество потребления и его граждане, вечно находящиеся в состоянии стресса, теперь уже были заняты совершенно другими мыслями и делами. Хотя до Рождества оставалось еще больше месяца, уже началась оргия реклам и закупочная истерия, которая быстро и неудержимо, словно чума, распространялась по украшенным гирляндами торговым улицам. Эпидемия не жалела никого, и от нее нельзя было убежать. Она вгрызалась в дома, проникала в квартиры, заражала и побеждала всех и все на своем пути. Дети уже плакали от усталости, а отцы семейств влезли в долги вплоть до следующего лета. Узаконенное мошенничество находило себе все новые и новые жертвы. Больницы были переполнены людьми с инфарктами, нервными расстройствами и прободными язвами желудка.
В полицейские участки в центре города участились визиты предвестников большого наплыва праздничных клиентов, на сей раз в виде мертвецки пьяных гномов[9], которых извлекали из подворотен и общественных туалетов. На Мариаторгет два измученных полицейских уронили находящегося в невменяемом состоянии гнома в сточную канаву, когда пытались засунуть его в такси.
Во время возникшего при этом скандала полицейских тесно окружили плачущие от отчаяния дети и разъяренные пьянчужки. Одному из полицейских попали в глаз снежком, и у него сразу же испортилось настроение. Он схватился за резиновую дубинку и огрел ею случайно оказавшегося рядом пенсионера. Выглядело это не очень красиво, и у тех, кто недолюбливал полицию, появилась новая пища для разговоров.
– В любом обществе существует скрытая ненависть к полиции, – сказал Меландер. – Нужен только какой‑нибудь импульс, чтобы она стала явной.
– Ага, – без особого интереса буркнул Колльберг. – А почему так происходит?
– Потому, что полиция – это зло, однако зло, без которого нельзя обойтись, – заявил Меландер. – Все люди, даже профессиональные преступники, знают, что могут оказаться в такой ситуации, когда полиция будет их единственным спасением. Когда вор просыпается ночью оттого, что кто‑то хозяйничает в его подвале, что он будет делать? Конечно же, позвонит в полицию. Однако поскольку такие ситуации бывают нечасто, то большинство людей испытывают либо страх, либо презрение, когда полиция вмешивается в их личную жизнь или нарушает их покой.
– В дополнение к другим неприятностям, – сказал Колльберг, – мы должны считать себя необходимым злом.
– Суть проблемы, – упрямо продолжил Меландер, – состоит в парадоксальной ситуации, когда профессия полицейского требует максимальной сообразительности, исключительных психологических, физических и моральных качеств от тех, кто ее выбирает, и вместе с этим не предлагает ничего, что бы могло привлечь людей с такими качествами.
– Это ужасно, – сказал Колльберг.
Мартин Бек уже много раз слышал рассуждения такого рода, и они почти не интересовали его.
– Может быть, вы продолжите ваш психологический спор где‑нибудь в другом месте, – недовольно сказал он. – Я пытаюсь думать.
– О чем? – спросил Колльберг. |