То, что его производят, то, что каждый может держать его в шкафу, и ящике стола, носить с собой, свидетельствует только о том, что вся система прогнила насквозь и все обезумели. Ты понимаешь? Какие‑то акулы зарабатывают на том, что производят оружие, точно так же, как другие сколачивают состояние на наркотиках и опасных для жизни таблетках.
Оса смотрела на него с изменившимся выражением в глазах, в них появились чуткость и понимание.
– Садись, – сказал Колльберг. – Давай поговорим. Серьезно.
Оса Турелль не ответила ему, однако вернулась в гостиную и села.
Колльберг положил «Кольт» на полку в прихожей. Снял пиджак и галстук. Расстегнул воротник и подвернул рукава. Раскопал в горе посуды на кухне кастрюльку, вымыл ее и сварил кофе. Разлил его в две чашки и отнес в комнату. Выбросил окурки. Открыл окно. И только после всего этого сел.
– Итак, – произнес он. – Прежде всего мне хотелось бы знать, что ты имеешь в виду под словами «в последнее время». Когда ты сказала, что в последнее время он предпочитал ходить с оружием.
– Помолчи немного, – сказала Оса и через несколько секунд добавила: – Подожди.
Она подтянула ноги на кресло, обхватила колени руками и замерла. Колльберг ждал. Ему пришлось ждать минут пятнадцать, и за все это время она ни разу не посмотрела на него. Наконец она подняла глаза.
– Ну, я тебя слушаю.
– Как ты себя чувствуешь?
– Не лучше, но немножечко по‑другому. Можешь спрашивать. Я отвечу на любые вопросы. Я только одно хочу знать.
– Что именно?
– Ты обо всем мне рассказал?
– Нет, – ответил Колльберг, – но сейчас я это сделаю. Я вообще пришел сюда потому, что не верю в официальную версию, будто бы Стенстрём случайно оказался одной из жертв убийцы‑психопата. И независимо от твоих заверений, что он не изменял тебе, или как там это называется, и причин этой твоей уверенности, я не думаю, что он оказался в автобусе просто так, для собственного удовольствия.
– А ты как считаешь?
– Что ты с самого начала была права. Когда говорила, что он работал. Что он чем‑то занимался, по службе, как полицейский; что он по каким‑то причинам не говорил об этом ни тебе, ни нам. Возможно, например, что он давно за кем‑то следил, и этот человек в отчаянии убил его. Лично я, естественно, считаю эту версию маловероятной. – После короткой паузы Колльберг добавил: – Оке очень хорошо умел следить. Ему это нравилось.
– Я знаю, – сказала она.
– Следить можно двумя разными способами, – продолжал Колльберг. – Можно ходить за кем‑нибудь так, чтобы тот этого не замечал и чтобы можно было разгадать его намерения. Либо делать это совершенно открыто, чтобы привести в отчаяние человека, за которым ведется слежка, вывести его из себя, чтобы он сам себя выдал. И тем, и другим способами Стенстрём владел лучше кого‑либо из нас.
– А кроме тебя, кто‑нибудь еще придерживается такого же мнения? – спросила Оса.
– Да. По крайней мере, Мартин Бек и Меландер. – Колльберг потер шею и добавил: – Но в этих моих рассуждениях много слабых мест. Не стоит больше тратить на них время.
– Ну, так что же ты хочешь знать?
– Я и сам толком не знаю. Нам нужно кое‑что уточнить. Мы не все понимаем. Что ты, например, имела в виду, когда говорила, что в последнее время он предпочитал ходить с пистолетом, что ему это нравилось? В последнее время?
– Когда я познакомилась с Оке четыре года назад, он был совершеннейшим ребенком, – спокойно сказала она.
– Что ты имеешь в виду?
– Он был робким и инфантильным. |