Рённ, напротив, никакого удовольствия не испытывал. Сильно дуло, а он стоял на Рингвеген и смотрел на дыру в земле, брезентовое полотнище и несколько расставленных вокруг барьерчиков. В дыре явно никого не было, чего нельзя было сказать о ремонтном фургоне стоявшем на удалении пятидесяти метров. Рённ знал четырех человек, которые сидят в автомобиле и потихоньку манипулируют термосами. Поэтому он кратко сказал:

– Привет.

– Привет и закрой побыстрее дверь. Но если это ты ударил моего парня дубинкой по голове вчера вечером на Барнхусгатан, то я вообще не хочу с тобой разговаривать.

– Нет, – сказал Рённ. – Это не мог быть я. Я сидел дома и смотрел телевизор. Жена уехала в Норланд.

– Тогда садись. Кофе хочешь?

– Да. С удовольствием выпью.

Через минуту раздался вопрос:

– А что тебя, собственно, интересует?

– Шверин. Он ведь родился в Америке. Можно ли было догадаться об этом по его произношению?

– Еще бы! Он запинался, как Анита Экберг. А когда напивался, говорил по‑английски.

– Когда напивался?

– Да. И еще, когда злился. И вообще, когда выходил из себя и забывал слова.

Рённ автобусом № 54 вернулся на Кунгсхольмен. Это был красный двухэтажный автобус типа «Лейланд‑Атлантиан», с верхним этажом, выкрашенным в кремовый цвет, и с лакированной серой крышей. Вопреки утверждению Эка, что двухэтажные автобусы берут столько пассажиров, сколько в них мест для сидения, автобус был переполнен людьми, нагруженными пакетами и сетками.

На протяжении всего пути до управления Рённ размышлял. Войдя в кабинет, он уселся за свой письменный стол, потом вышел в соседнюю комнату и спросил:

– Ребята, как будет по‑английски: «Я не узнал его»?

– Didn't recognize him, – ответил Колльберг, не отрываясь от своих бумаг.

– Я знал, что прав, – сказал Рённ и вышел.

– Этот уже тоже свихнулся, – констатировал Гюнвальд Ларссон.

– Погоди‑ка, – сказал Мартин Бек. – По‑моему, он что‑то раскопал.

Он пошел к Рённу. Кабинет оказался пустым. Плащ и шляпа исчезли.

Спустя полчаса Рённ снова открыл дверцу ремонтного фургона на Рингвеген. Мужчины, которые были коллегами Шверина, сидели на тех же местах, что и раньше. К дыре на проезжей части, судя по всему, еще не притронулась рука человека.

– Вот черт, ты напугал меня, – сказал один из рабочих. – Я подумал, что это Ольсон.

– Ольсон?

– Да. Или Альсон. Альф так произносил его фамилию.

Рённ доложил о своих результатах только назавтра, за два дня до Рождества.

Мартин Бек выключил магнитофон и сказал:

– Значит, тебе кажется, что это звучало следующим образом. Ты спрашиваешь: «Кто стрелял?», а он отвечает по‑английски: “Didn't recognize him”.

– Да.

– А потом ты говоришь: «Как он выглядел?», а Шверин отвечает: «Как Ольсон».

– Да. А потом он умер.

– Хорошо, Эйнар, – сказал Мартин Бек.

– А кто же такой этот Ольсон, черт бы его побрал? – спросил Гюнвальд Ларссон.

– Контролер. Он проверяет, как работают дорожные ремонтники.

– Ну и как же он выглядит? – поинтересовался Гюнвальд Ларссон.

– Он стоит в моем кабинете – робко сказал Рённ.

Мартин Бек и Гюнвальд Ларссон пошли взглянуть на Ольсона.

Гюнвальд Ларссон смотрел только десять секунд, потом сказал: «Ага!» и вышел.

Ольсон изумленно посмотрел ему вслед.