Кажется, он собирался в Экшё. Тебе это о чем‑нибудь говорит?
– Абсолютно ни о чем.
Город почти вымер, единственными признаками жизни были две машины скорой помощи, полицейский автомобиль и несколько бесцельно слоняющихся гномов, которых объединила профессиональная усталость и которые не сумели противостоять слишком большому количеству гостеприимных домов и рюмочек. Через минуту Колльберг сказал:
– Я слышал от Гюн, что ты переезжаешь от нас после Нового года.
– Да. Я обменяла свою квартиру на квартиру поменьше на Кунгсхольмстранд. Продам все барахло, куплю новую мебель. Подыщу себе новую работу.
– Где?
– Еще не знаю. Но я подумываю о том… – Через несколько секунд она добавила: – А у вас в полиции есть вакансии?
– Наверное, – рассеянно ответил Колльберг, но тут же встряхнулся: – Ты что, серьезно подумываешь об этом?
Оса Турелль сосредоточилась на управлении автомобилем. Нахмурив брови, она вглядывалась в метель.
Когда они приехали на Паландергатан, Будиль уже спала, а Гюн, свернувшись в клубочек в кресле, читала книгу. На глазах у нее были слезы.
– Что с тобой? – спросил муж.
– Я столько сил потратила, чтобы приготовить праздничный ужин. Все уже никуда не годится.
– Ничего подобного. Только не с моим аппетитом! Поставь дохлого кота на стол, и я буду счастлив. Неси все, что есть.
– Звонил твой Мартин. Полчаса назад.
– Отлично, – беззаботным тоном сказал Колльберг. – Организуй рождественский стол, а я тем временем звякну ему.
Он снял пиджак н отправился звонить по телефону.
– Бек слушает.
– Кто это у тебя там так шумит? – подозрительно поинтересовался Колльберг.
– Смеющийся полицейский.
– Кто?
– Граммофонная пластинка.
– Да, действительно, теперь узнаю. Старый шлягер. Чарльз Пенроуз, да? По‑моему, эта песенка написана еще до первой мировой войны.
Их диалог проходил на фоне взрывов хохота, и создавалось впечатление, будто они разговаривают втроем.
– Это неважно, – без тени радости сказал Мартин Бек. – Я звонил тебе, потому что Меландер позвонил мне.
– Ну и что же ему было нужно?
– Он сказал, что наконец‑то вспомнил, где видел фамилию и имя: Нильс Эрик Ёранссон.
– Где?
– В деле Терезы Камарао.
Колльберг снял ботинки, немного подумал и сказал:
– В таком случае поздравь его от моего имени и передай ему, что на этот раз он ошибся. Я прочел все, что там было, все до самого последнего слова. И я не настолько туп, чтобы не заметить столь важной детали.
– Документы у тебя дома?
– Нет, они лежат в Вестберге. Но я в этом уверен так же, как и в том, что дважды два – четыре.
– Хорошо. Я верю тебе. Что ты делал в Лонгхольменской тюрьме?
– У меня имеется кое‑какая информация. Она слишком путаная, чтобы ее можно было сразу оценить, однако если эта информация подтвердится…
– То что?
– А то, что ты сможешь все дело Терезы повесить на гвоздик в туалете и оставить его там навсегда. Желаю тебе весело провести праздники. – Колльберг положил трубку.
– Ты снова уходишь? – с подозрением спросила жена.
– Да, но теперь только в среду. Где у нас водка?
XXIX
Меландер был не из тех людей, которые легко расстраиваются, однако утром двадцать седьмого декабря он был до такой степени разочарован и смущен, что Гюнвальд Ларссон посчитал необходимым поинтересоваться:
– Что с тобой? Не нашел миндаля в рождественской каше?
– С кашей и поисками миндаля мы покончили сразу же после свадьбы. |