Изменить размер шрифта - +
Кажется, он собирался в Экшё. Тебе это о чем‑нибудь говорит?

– Абсолютно ни о чем.

Город почти вымер, единственными признаками жизни были две машины скорой помощи, полицейский автомобиль и несколько бесцельно слоняющихся гномов, которых объединила профессиональная усталость и которые не сумели противостоять слишком большому количеству гостеприимных домов и рюмочек. Через минуту Колльберг сказал:

– Я слышал от Гюн, что ты переезжаешь от нас после Нового года.

– Да. Я обменяла свою квартиру на квартиру поменьше на Кунгсхольмстранд. Продам все барахло, куплю новую мебель. Подыщу себе новую работу.

– Где?

– Еще не знаю. Но я подумываю о том… – Через несколько секунд она добавила: – А у вас в полиции есть вакансии?

– Наверное, – рассеянно ответил Колльберг, но тут же встряхнулся: – Ты что, серьезно подумываешь об этом?

Оса Турелль сосредоточилась на управлении автомобилем. Нахмурив брови, она вглядывалась в метель.

Когда они приехали на Паландергатан, Будиль уже спала, а Гюн, свернувшись в клубочек в кресле, читала книгу. На глазах у нее были слезы.

– Что с тобой? – спросил муж.

– Я столько сил потратила, чтобы приготовить праздничный ужин. Все уже никуда не годится.

– Ничего подобного. Только не с моим аппетитом! Поставь дохлого кота на стол, и я буду счастлив. Неси все, что есть.

– Звонил твой Мартин. Полчаса назад.

– Отлично, – беззаботным тоном сказал Колльберг. – Организуй рождественский стол, а я тем временем звякну ему.

Он снял пиджак н отправился звонить по телефону.

– Бек слушает.

– Кто это у тебя там так шумит? – подозрительно поинтересовался Колльберг.

– Смеющийся полицейский.

– Кто?

– Граммофонная пластинка.

– Да, действительно, теперь узнаю. Старый шлягер. Чарльз Пенроуз, да? По‑моему, эта песенка написана еще до первой мировой войны.

Их диалог проходил на фоне взрывов хохота, и создавалось впечатление, будто они разговаривают втроем.

– Это неважно, – без тени радости сказал Мартин Бек. – Я звонил тебе, потому что Меландер позвонил мне.

– Ну и что же ему было нужно?

– Он сказал, что наконец‑то вспомнил, где видел фамилию и имя: Нильс Эрик Ёранссон.

– Где?

– В деле Терезы Камарао.

Колльберг снял ботинки, немного подумал и сказал:

– В таком случае поздравь его от моего имени и передай ему, что на этот раз он ошибся. Я прочел все, что там было, все до самого последнего слова. И я не настолько туп, чтобы не заметить столь важной детали.

– Документы у тебя дома?

– Нет, они лежат в Вестберге. Но я в этом уверен так же, как и в том, что дважды два – четыре.

– Хорошо. Я верю тебе. Что ты делал в Лонгхольменской тюрьме?

– У меня имеется кое‑какая информация. Она слишком путаная, чтобы ее можно было сразу оценить, однако если эта информация подтвердится…

– То что?

– А то, что ты сможешь все дело Терезы повесить на гвоздик в туалете и оставить его там навсегда. Желаю тебе весело провести праздники. – Колльберг положил трубку.

– Ты снова уходишь? – с подозрением спросила жена.

– Да, но теперь только в среду. Где у нас водка?

 

XXIX

 

Меландер был не из тех людей, которые легко расстраиваются, однако утром двадцать седьмого декабря он был до такой степени разочарован и смущен, что Гюнвальд Ларссон посчитал необходимым поинтересоваться:

– Что с тобой? Не нашел миндаля в рождественской каше?

– С кашей и поисками миндаля мы покончили сразу же после свадьбы.

Быстрый переход