|
— Я позавтракаю и лягу спать. Все триста закричали, что проводят его, и по льду двинулись за ним на другой берег, прямиком к Тру-ля-ля. Около семи часов утра он привел всю ватагу к извилистой тропинке, которая поднималась по крутому откосу к хибарке Дуайта Сэндерсона. Сквозь затянутое промасленной бумагой окошко виднелся огонек свечи, над трубой вился дым. Малыш распахнул дверь. — Входи, Смок, — сказал он. — Завтрак готов. А это что за народ? На пороге Смок обернулся. — Ну, друзья, спокойной ночи. Надеюсь, вы приятно провели время! — Одну минуту, Смок! — крикнул Билл Солтмен, и в голосе прозвучало жестокое разочарование. — Мне надо с тобой потолковать. — Валяй, — весело ответил Смок. — За что ты заплатил старику Сэндерсону двадцать пять тысяч? Можно узнать? — Ты меня огорчаешь, Солтмен, — был ответ. — Я прихожу в свое, так сказать, загородное имение, мечтаю найти покой, тишину, хороший завтрак, а ты с целой оравой устраиваешь мне перекрестный допрос. Для чего же человеку загородное имение, если он и тут не находит тишины и покоя? — Ты не ответил на мой вопрос, — с неумолимой логикой возразил Билл Солтмен. — И не собираюсь отвечать, Билл. Это наши счеты с Дуайтом Сэндерсоном, больше они никого не касаются. Есть еще вопросы? — А почему это у тебя в ту ночь были лом и проволока? — Да какое тебе, собственно, до этого дело? Хотя, если Малышу угодно, он может тебе ответить. — Пожалуйста! — воскликнул Малыш, с радостью вступая в разговор. Он уже открыл рот, но поперхнулся и посмотрел на Смока. — Скажу тебе, Смок, по секрету, строго между нами: по-моему, это их вовсе не касается, черт подери. Пойдем-ка. Там уже весь кофе выкипел. Дверь затворилась, и триста провожатых, огорченные и недовольные, разбились на группы. — Послушай, Солтмен, — сказал кто-то, — а ведь ты хвалился, что приведешь нас на место. — С чего вы взяли? — сварливо ответил Солтмен. — Я сказал, что Смок приведет нас на место. — Так это оно и есть? — Я знаю столько же, сколько и ты. Но все мы знаем, что Смок где-то что-то пронюхал. За что бы он заплатил Сэндерсону двадцать пять тысяч? Не за эту никудышнюю землю, ясно. Толпа хором согласилась с этим рассуждением. — Ну, а теперь что будем делать? — печально спросил кто-то. — Я, например, пойду завтракать, — бодро сказал Чарли Бешеный. — Выходит, ты одурачил нас, Билл. — И не думал, — возразил Солтмен. — Это Смок одурачил. Но все равно, Двадцать пять тысяч-то он платил? 4 В половине девятого, когда стало совсем светло, Малыш осторожно приоткрыл дверь и выглянул наружу. — Вот те на! — воскликнул он. — Они все смылись обратно в Доусон! А я-то думал, они тут станут лагерем! — Не бойся, ты скоро их увидишь, — успокоил его Смок. — Или я сильно ошибаюсь, или мы и оглянуться не успеем, как сюда сползется половина Доусона. Ну, давай помогай, живо! Надо дело делать. — Ох, ради всего святого, объясни ты мне, что к чему? — взмолился Малыш час спустя оглядывая плоды их общих трудов: установленную в углу хижины лебедку с приводом, обвивающимся вокруг двойного деревянного вала. Смок без малейшего усилия повернул рукоятку, и канат со скрипом побежал вхолостую вокруг вала. |
