Слушая, я от души радовался победе нашего боксера, но больше мне ни о чем это не говорило. Спортивные победы и поражения интересовали меня не более как любого мальчишку моих лет, но не затрагивали во мне основного — каких-то струн в сердце, что ли. Нет, это не было моим призванием.

Не то было с Фомой. Он даже о Лизе забыл, впившись взглядом в Мальшета. Еще, еще — молил этот взгляд, и Филипп добродушно рассказывал историю за историей. Фома бледнел и краснел, смеялся, испуганно охал, наклоняясь вперед, на его выпуклом упрямом лбу выступили капли пота. Недопитый чай стыл в стакане.

Как ни был я мал тогда, но понял, что присутствую при редком и прекрасном моменте в жизни человека, когда он находит себя, когда блеснет перед ним единственно верная дорога к заветной цели. Еще час назад Фома был хулиганом, драчуном, отщепенцем, а теперь— словно Мальшет прикоснулся к нему волшебной палочкой — это уже был боксер, деловито обсуждавший, где и с кем он будет тренироваться. Это чудо совершил Мальшет.

«Конечно, Фома тоже будет чемпионом,— думал я одобрительно,— ну что ж, тогда он, по крайней мере, сможет драться сколько душе угодно, и никто уже не скажет, что он хулиган».

— Но ведь бокс... это просто драка? — вдруг сказала сестра.— Разве это может стать целью жизни? Жалкая цель...

— У тебя неверные представления о боксе,— возразил, улыбаясь, Мальшет. Он был несколько бледен, глаза его совсем заплыли — каждый синяк с пятикопеечную монету. Фома посадил их так симметрично, словно вымерял циркулем. Теперь-то он раскаивался, но было поздно.

— Бокс — полезный и нужный вид спорта,— назидательно проговорил Мальшет и удивленно посмотрел на Лизу. Она так и покатилась вдруг со смеху.

— Что ты понимаешь в боксе — ведь это мужское дело! — вспылил Фома и даже покраснел от гнева.

Как твердо и решительно отрубил он эту фразу! Затем Фома, о молчаливости которого знал весь район, продолжал со стремительностью:

— У русских с самых древних времен не было лучшей забавы, как молодецкий кулачный бой. Я читал в журнале, что еще в дружине князя Святослава был такой обычай: испытывать свою силу, ловкость, удальство в кулачных боях. Бойцы честно вели поединок, по правилам. Нельзя подножку делать, в спину бить или лежачего. Потому и пословица: лежачего не бьют. Русские сроду любят кулачный бой, особенно по селам,— закончил он и, багрово покраснев, умолк.

Вот так Фома!

— Неужели тебе никогда не приходила в голову мысль сделаться боксером? — поинтересовался Филипп.

— Нет, я не догадывался. И все твердят: хулиган, хулиган, ну я и думаю, значит, правда хулиган, таким уж уродился. Меня ведь из школы исключили за это самое— кулачный бой, из десятого класса и... из комсомола. А вы вправду думаете, что я стану настоящим боксером?

— Уверен в этом! — убежденно проговорил Мальшет и, кряхтя, поднялся из-за стола.— Закурим? — предложил он Фоме, но тот отрицательно качнул головой:

— Не балуюсь этим!

С тех пор Фома стал часто бывать у нас. Однажды он спросил Мальшета, почему он сам не стал боксером, у него тоже ведь есть данные для этого? Мальшет усмехнулся.

— Море...— сказал он коротко.

Глава четвертая

СТАРАЯ, ПОТРЕПАННАЯ ЛОЦИЯ

За эти два месяца, что Мальшет провел у нас, он выучил меня и Лизу делать несложные метеорологические наблюдения: измерять температуру воздуха и давление (термометр у нас был, а также барометр-анероид), направление ветра по флюгеру на маяке, количество осадков, облачность и формы облаков, видимость. Он так накрепко вдолбил в нас классификацию облачности, что я не забуду ее, даже если доживу до полутораста лет, что, несомненно, и будет, так как, пока я состарюсь, наука уже победит старость.