Поняв смятение сестры, я решительно проговорил:

— Филипп Михайлович, разве вы не узнали нас? Вы же на маяке жили у нас целое лето, еще мне лоцию подарили.

— Черт побери, а ведь это Янька! Ребята мои дорогие!— В восторге он сгреб нас обоих в объятия.— Конечно, помню! Я все собирался написать вам, да уж очень туговат на письма. Родному дяде по четыре года не соберусь написать. О черт, ох! Видишь, какая оказия... Неудачно приземлились. Что-то с мотором произошло.

Он посмотрел на Лизу: — А мне помнится, была девчонка...

— Вы переночуете у нас? — волнуясь и захлебываясь, спросил я.

— На маяке? Разве мы недалеко от старого маяка? Нам нужно метеостанцию. Турышева Ивана Владимировича знаешь?

— Еще бы! Он в Москве, не сегодня-завтра вернется. Я и зову вас на метеостанцию: мы там работаем.

— Да? Голова трещит — ударился обо что-то.

— До поселка далеко. Все равно ведь вам надо где-то ночевать. Иван Владимирович скоро вернется,— бормотал я, больше всего на свете боясь, что Мальшет куда-то уйдет, исчезнет.— И телефон у нас есть... если нужно переговорить...

Верно, в моем дрожащем голосе слышалась такая мольба, что Филипп был тронут.

— Спасибо, ребята. Пошли к вам...— Он отвернулся и с минуту молча постоял у самолета, как бы прощаясь.

— Ну что ж, поработали на нем...— вздохнул Мальшет,— вот и все. Пойдем, Глеб?

Летчик, сидевший на земле, чуть шевельнулся. Филипп подошел к нему.

— Ты не контужен?

—^; Я уже сказал, что нет! — недовольно буркнул тот, кого он назвал Глебом, и медленно поднялся на ноги.

— Мы переночуем у этих ребят, а утром...

— Черт бы побрал это утро... Начнутся теперь всякие неприятности. Впрочем, это неважно.

Мальшет сунул нам в руки какие-то свертки, папки, и мы пошли через дюны. Он несколько раз оглянулся на самолет, оставленный в песках, его товарищ даже не повернул головы.

— Жаль самолет,— вздохнул Мальшет,— но работу мы успели закончить. Расшифровку можно провести с катера. Хорошая это штука — аэрологическая съемка. Собраны очень ценные данные... Ты говоришь, что Турышев будет завтра? — обратился он ко мне.— Мне нужно его видеть...

Я кивнул головой. Я был счастлив. И все же... Как зубная боль, тревожила меня мысль, что Мальшет забыл нас. Лизу он явно принимал за мальчишку, а ведь светила луна. Меня еще помнил — назвал же он меня Янькой, как тогда, а Лизу совсем забыл. Я знал, что сестре сейчас очень горько. Для нее было бы унизительным, если бы я стал напоминать ему о ней. Вот почему я не разъяснил Мальшету его ошибку.

— Да ты не расстраивайся,— успокаивал Филипп летчика,— составят завтра акт: авария по вине материальной части. Верно, дефект был в моторе. И чего ты так растерялся, дружище? Наверное, можно было сохранить самолет? Ну, как говорится, бог с ним. Хорошо, сами-то целы. Хоть с изрядным плюхом, но сели.

Летчик несколько раз глубоко вздохнул всей грудью, видимо наслаждаясь ощущением здоровья и жизни, и ничего не ответил. Замолчал и Филипп. Луна поднялась выше...

Как четко проступили холмы на горизонте, ажурный шар на крыше метеостанции, серебряная дорожка на темном притихшем море, освещаемый буй на оконечности рифа. Вдали мигал новый маяк, обычно не видный отсюда,— хорошая сегодня была видимость.

— Так и знал, что сегодня будет неприятность,— нервно бросил на ходу Глеб,— с самого начала рейса был в напряженном состоянии. А тут тебе еще понадобился этот метеоролог...

— Как же знал? — переспросил Мальшет.

— Пьяным себя во сне видел.

— Ну, это уж, брат, чепуха!

— Иногда сбывается.