Несчастье мое состояло в том, что мне нравилось слишком много профессий сразу. Ихтиология, например, очень ведь интересна. А гидрология, биология, океанология — каждая «логия» была по-своему интересна. Беда, да и только!..

Думал я, думал и решил, что, пожалуй, действительно не по возрасту глуповат —наивен, как деликатно выражалась наша преподавательница русского языка Юлия Ананьевна. Раз уж я так отстал в своем развитип, то разумнее всего с годок поработать матросом — ловцом у Фомы. Он теперь был капитаном промыслового суденышка «Альбатрос» и звал меня к себе. А еще лучше —это было бы просто замечательно! — отправиться с Мальшетом в экспедицию, но дело это что-то заглохло.

Когда Лиза узнала о моем решении, личико ее вытянулось и побледнело. Вспомнила, как наша мама утонула в море. Боялась и за меня. Но, выслушав все мои доводы, все. же скрепя сердце согласилась. Только потребовала, чтоб я хоть с месяц отдохнул дома после экзаменов. Я не возражал. Как раз в районную библиотеку пришла партия новинок, и было очень соблазнительно не торопясь, на свободе их перечитать.

Однажды, это было после полдневного наблюдения, мы с Лизой сидели на каменной плите в тени дома и читали по очереди вслух «Туманность Андромеды», как вдруг вдали зарокотал мотоцикл, и, пока мы, отложив книгу, прислушивались, подъехал мой приятель Ефимка Бурмистров, загорелый до черноты, черноглазый и кудрявый, худой, как глистенок. Особенно он похудел с тех пор, как купил подержанный мотоцикл конструкции двадцатых годов.

Ефимка на чем свет стоит ругал пески, из-за которых он чуть не свернул себе голову, так скверно было ехать. Впрочем, я по его глазам видел, что он чем-то весьма доволен.

— Фома Шалый велел тебе передать, чтоб приступал к работе, так как время горячее —путина, и людей не хватает. Сегодня выходим в море. Я тоже выхожу. Лады?

Я бросил взгляд на побледневшую сестру.

— Придется ехать,— вздохнул я, стараясь не показывать, как обрадовался.

Лиза молча встала, чтоб меня собрать. Но Ефимкины новости еще не кончились.

— Лизу просят прийти в клуб,— простодушно сообщил он.

— Почему же... меня? — удивилась Лиза.

— В Бурунном целая эскадрилья самолетов, еще ночью прибыли!— выпалил Ефимка.—Сейчас собрание начнется. А Лизе записка...

Ефимка протянул ей конверт, достав его из фуражки, где он и сохранялся всю дорогу. Из-за проклятых песков конверт весь вымок.

Лиза прочла и покраснела.

— Знаешь, кто приехал? — воскликнула она.— Глеб Павлович Львов. Зовет нас в Бурунный, хочет повидаться...

Записки она не показала, но я ни секунды не сомневался, что звал он одну Лизу, только я сделал вид, что поверил. Как же, отпущу я сестру одну, пусть дожидается!

— Я вас довезу обоих,— важно обещал Ефимка.

Через четверть часа мы уже мчались со всей скоростью, какую можно развить на нашей дороге на антикварном мотоцикле. Доехали благополучно, если не считать того, что два раза вываливались на полном ходу в песок. Ефимкин мотоцикл вообще со странностями, как норовистая лошадь. Ругать его нельзя, а то он пуще того взбесится, потому Ефим ругает всегда лишь песок.

Мы завезли Лизу к Маргошке (сестра хотела умыться и запудрить синяк), а сами отправились прямиком к клубу. К великому удовольствию куривших возле клуба парней, мотоцикл высадил нас единым махом на высокое крыльцо — клуб у нас на сваях — и, повернув на сорок пять градусов, попятился и налетел на неуспевшего посторониться Павлушку Рыжова.