— Андрей Георгиевич нашел. Перевезли их на стоячую утору. Обсушились у костра и тут же стали нас расспрашивать, не видели ли залежек тюленя... Ну и народ!

— Народ что надо! — одобрительно заметил Фома, а Глеб опять принялся жаловаться.

— Но ведь вы мечтали о трудностях? — тихо напомнила ему Лиза.

Глеб пожал плечами и снял с головы шлем.

— О трудностях — да, но каких? — с горячностью стал он оправдываться.— Развозить почту, табачок рыбакам, искать для них воблу и кильку? Разве об этом я мечтал? И нет свободного часа для себя, почитать некогда, в кино сходить. К вечеру так устанешь, что с девяти часов завалишься спать. Нет, с меня Каспия хватит. Отец недолго протянет, я сразу же перееду в Москву. Мачеха писала мне: она боится, что Мирра выйдет замуж и займет всю квартиру. Они не ладят. А меня Аграфена Гордеевна очень любит.

Глеб еще долго рассказывал о себе. Все молчали. Вечер прошел очень скучно. Рано легли спать. Глебу постелили на моей полке, а я спал на полу и к утру очень замерз.

Фома всю ночь то и дело выходил с фонарем на палубу и даже спускался в лодку. Опять пошел лед. Плыли целые ледяные холмы, и Фома беспокоился за «Альбатрос». Где-то Каспий поломал лед.

Глава пятая

КАСПИИ СЕБЯ ПОКАЗЫВАЕТ

Экспедиция подходила к концу. Исследования были закончены. Мальшета еще интересовал подледный физический и химический режим Каспия, но он сам понимал, что это требовало отдельной экспедиции, иначе оснащенной, может быть, на санях по замерзшему Северному Каспию. Филипп сказал, что непременно добьется разрешения на организацию этой экспедиции и опять возьмет пас с собою. Он был очень нами доволен.

Хорошая погода кончилась. Море стало штормить не на шутку. Оно бросалось ледяными глыбами, как мячиками. Каждую минуту Каспий мог раздавить «Альбатрос», как букашку.

14 декабря Мальшет отправил на гидросамолетах Турышева, Вассу Кузьминичну и Лизоньку. Они захватили с собой упакованные в ящики лабораторные анализы и часть приборов. Мы простились наскоро, ничего не предчувствуя, так как через несколько дней должны были последовать за ними.

На другой день мы примкнули к большому каравану судов, который вел мощный каспийский ледокол. Фома договорился с ловцами, что они доставят наш «Альбатрос» на Астраханский рейд, откуда его можно будет забрать весной. В Бурунный судно уже нельзя было провести— там до самого горизонта раскинулась «стоячая утора» и по льду ездили на санях.

После завтрака, это было 16 декабря, в пятницу, мы занялись последними сборами — упаковкой приборов, приведением в порядок судна. Мотор уже не заводили, паруса были сложены и заперты в ларе, нас взяли на буксир. Караван плыл среди сплошных нагромождений льда узким каналом, прорезаемым ледоколом. Вода была черная, от нее шел пар.

Работая, посматривали на небо, ждали наших друзей пилотов. Они запаздывали. Мы поспорили: готовить ли обед. Но успели и приготовить, и съесть, пока раздался долгожданный рокот самолетов.

Самолеты сделали над нами несколько кругов, и на палубу упал вымпел. В нем была записка Охотина: «Немедленно собирайтесь, ночью ожидается шторм. Попытаемся сесть на лед. Вы к нам подойдете».

Легко сказать «подойдете» — с ящиком, рюкзаками, чемоданами, большим тюком сетей. Нам помогли выгрузиться ловцы из Баутино, очень славные парни. А потом они уплыли на своих судах, захватив на буксире наш «Альбатрос».

Летчики приземлились успешно. В меховых комбинезонах, широких мохнатых унтах и таких же рукавицах, они походили на медведей. Охотин, смеясь, заключил нас в свои медвежьи объятия. Глеб наскоро пожал всем руки.

— Надо поторапливаться! — сказал он, бросив недовольный взгляд на багаж.

— Ночью ожидается страшной силы шторм,— пояснил Андрей Георгиевич,— мы-то успеем добраться, а вот эти рыбницы.