Я прислушался — ни звука, ни крика птицы, только глухой плеск воды да шуршанье и скрежет проплывающих льдин. И туман, туман гнетущий, обескураживающий, ни единой звездочки не просвечивало сквозь него. Глухо, сыро, холодно, темно и тоскливо. Я невольно придвинулся ближе к Фоме, он считал, сколько у него осталось папирос.

— Одиннадцать штук всего!— посетовал Фома.— Хорошо, что я курец не азартный, а то знаешь как тошно пришлось бы.

— Лучше береги спички,— посоветовал я.

— Для чего?

— Для костра.

— Изо льда, что ли, костер разведешь?

— А может, выберемся на землю... Не знаю для чего, но спички, наверно, понадобятся.

— Твоя правда.— И Фома бережно спрятал спички во внутренний карман куртки. Одну спичку он все-таки истратил, уж очень ему захотелось курить.

— Фома, как по-твоему...— начал я о том, что меня будоражило весь день,— подло поступил Глеб, высадив нас на лед, или он должен был спасать самолет?

— Себя он спасал,— неохотно буркнул Фома.

— Себя? Видишь ли, я обязан, как комсомолец, справедливо решить этот вопрос, а досада — плохой советчик.

Фома коротко хохотнул.

— Поставь себя на его место. Как бы ты поступил?

— Я? Если бы самолет был дороже атомного ледокола, и то бы я решил так: пусть пропадает машина, но не бросил бы товарища. Главное — поступить по чести!

— «Главное — поступить по чести»,— как эхо повторил Фома.— По чести? — переспросил он, вдумываясь в слово.— Главное — быть человекем...

Подумав еще немного, Фома сказал так:

— Глебу хотелось стать настоящим летчиком. Настоящим— это он понимал так: постигнуть всю технику, ну и мужество приобрести. Его папаша и эта сестрица Мирра не верили в него: дескать, хилый, слабый от рождения, куда ему стать летчиком. В этом они ошиблись. Ты видал, как он управляет машиной? У него же каждое движение отработано, что тебе хороший пианист. Смотрит на ноты, а пальцы сами по себе бегают. Вот. Технику-то он постиг, а человеком не сумел стать. Потому он все одно — плохой летчик. Если плохой человек, то и плохой летчик. Одного знания техники мало. Яша... а хорошо быть пилотом, хоть бы бортмехаником, да?

— Да, хорошо. Еще лучше, чем моряком,— возможности больше. Например, гидросамолет — он и по морю, и по земле, и по воздуху движется. Прекрасное чудо!

— Да. Но и моряком все-таки очень хорошо. Я не очень любил учиться, а в мореходном училище знаешь как интересно!

— Ты теперь, Фома, отстанешь...

— Ничего, потом нагоню. У нас в Бурунном есть старичок, капитан на пенсии, ты его знаешь, Кирилл Протасович. Он обещал помочь мне. Назубок все знает!

Капитан дальнего плавания, шутишь. Он не только по Каспию двадцать лет плавал, но и в дальневосточных морях, в Ледовитом океане, по всему миру.— Фома помолчал.— А теперь давай соснем, Яша. Набирайся сил, неизвестно, что с нами будет.

Тесно прижавшись друг к другу, чтобы было теплее, мы уснули, едва покрывшись одеялом: уж очень устали.

На другой день и на третий был все тот же стелющийся туман. На четвертый день он рассеялся к полдню. Словно завесу отдернули, и перед нами предстало спокойное, зеленоватое море с чуть колышущейся линией горизонта, солнечное небо, кучевые облака. Совсем как летом. Но к северо-востоку от нас громоздились огромнейшие торосы высотой с четырехэтажные дома, там был хаос невообразимый и страшный.