— Эх, вот это залежка, знали бы наши! — пожалел от души Фома.

Мы уже здорово замучились. И постель, и одежда на нас отсырели, негде было и просушить. Мы мерзли, все время хотелось пить. Кусочки солоноватого льда уже плохо утоляли жажду. Льдина заметно уменьшалась. Теперь на ней уместилось бы всего человек десять ловцов и разве что одна лошадь. Мы ждали самолета. С нетерпением ждали самолета, но он не появлялся, хотя отдаленный шум мотора слышался не раз. Фома все посматривал, ухмыляясь, на мое лицо.

— Парень, а ты знаешь, у тебя борода растет, однако, совсем стал мужчиной,— признал он.

У меня не борода росла, а какой-то пух, вот Фома зарос, как цыган.

На другой день к вечеру мы увидели самолет. Он был похож на огромную рыбу, спокойную и красивую, и ослепительно сверкал в лучах уходящего спать солнца. Мы прыгали, кричали, махали одеялами, просто бесновались от радости. Самолет стремительно пронесся над нами — даже ветром пахнуло — и стал удаляться...

Нас не заметили. Видно, заходящее солнце маскировало нас. Когда самолет скрылся за облаком, я чуть не заплакал от нестерпимого разочарования. Я что-то кричал вне себя в след удаляющемуся самолету, Фома обескураженно молчал.

Льдина таяла на глазах, как студень, скоро на ней уже будет опасно находиться, а летчики нас не заметили. Искали они нас или просто летели по своим делам? Я взглянул в ту сторону, где громоздились торосы, они отодвинулись дальше на восток, а может, это нас отнесло течением в сторону? Ледяные руины багровели, точно охваченные пожаром,— отблеск солнца, уже невидимого для нас. Пожар долго тлел, затухая, а когда в потемневшем небе замерцали звезды, в торосах тоже вспыхнуло холодное фиолетовое мерцание.

Больше мы самолетов не слышали, видно, нас искали не здесь — в других квадратах. Льдина уменьшилась больше чем вдвое, нас выносило в чистую ото льда воду — Средний Каспий.

И тут со мной случилось совершенно неуместное, просто позорное происшествие — я не вынес трудностей и заболел. Крепился я до последнего, скрывал от Фомы, пока мы не легли спать и он не обнаружил, что от меня так и пышет жаром.

— Яшка, да ты заболел, вот беда! — испугался Фома и стал трясущимися руками снимать с себя теплый шарф. Укутав меня шарфом и завязав под подбородком шапку-ушанку, чтоб нигде не продуло, он подстелил под меня свой бушлат, подоткнул одеяло.

— Вот бедняга, что же мне с тобой теперь делать? — твердил он в полном отчаянии.

Не знаю, что это была за болезнь. Кололо в боку, болела голова, ломило все тело, от высокой температуры я плохо соображал, было невыносимо жарко, в то же время меня сотрясал озноб. Мучительно томила жажда

— Пить, пить!..— просил я.

Но что мог Фома дать мне пить? Кусочки набитого льда? И все же в скором времени он стал меня поить из своей фаянсовой кружки, которую всюду возил с собой.

А потом я стал терять сознание. Меня мучил бред. Мне чудилось, будто нас уносит темный водоворот. Течение все стремительней, а впереди черные скалы, ощерившиеся, как огромная пасть.

— Черная пасть, Фома, ты видишь — Черная пасть! — кричал я в ужасе.

Страшные сны моего детства ожили в бреду, я видел Черную пасть, куда уходят воды Каспия, останки «Надежды» — страшным водоворотом их несло туда же. Черная пасть! Бурлящие воды смыкались над головой. Я метался, боясь захлебнуться, был мертв и опускался на дно. Вместе с тем я был жив и искал на дне мою мать. Во что бы то ни стало я должен был найти ее и похоронить. Невозможно, чтобы рыбы ели тело моей матери. Я погружался в ил, вязкий, клейкий, меня засасывало, полон рот был ила.

Потом меня преследовал Львов. Он был безобразен, с разросшейся раковой опухолью на шее, хотел меня удушить, и не хватало сил с ним сладить.