— Обрезанов, скажите, насколько велик процент раскрываемости у Загорского?

— Невелик…

— Сколько преступлений он раскрыл в течение этого года?

— Двенадцать…

— Двенадцать?! По одному раскрытию за месяц?! Вы сколько уже работаете в уголовном розыске, Загорский?!

— Вы забыли, что я раскрываю убийства, а не квартирные кражи, — вмешался я, понимая, что вопрос, заданный мне, риторический.

Возражения в ходе работы аттестационной комиссии — это бензин, вылитый в костер. Обрезанов стоял чуть поодаль, отвечая на вопросы так, словно пытался протолкнуть меня в отверстие деревенского туалета. Единственное, что в полиции делают быстро, качественно и основательно, — это мажут в дерьме или втыкают в погоны новые звезды. В этом случае дело спорится. Сегодня настал мой час. Предупреждали ведь тебя, Загорский, предупреждали…

Заключение: предупреждение о неполном служебном соответствии.

Когда я шел по крутой лестнице с третьего этажа ГУВД, где заседала комиссия, за моей спиной спускался, стараясь ступать тихо, Обрезанов. Выйдя на улицу, я достал сигареты. Обрезанов прошел мимо и стал спускаться к своей машине.

— Может, подбросишь? — я склонился над зажигалкой.

— Конечно! — непонятно чему обрадовался Макс. — Садись. Ты куда сейчас? В отдел?

Он думает, что я идиот? Он хочет мне дать понять, что не случилось ничего страшного? Что не произошло ничего, что могло бы изменить наши отношения?

— Зачем в отдел? В гастроном, за водкой. Потом — по блядям, — я удобно разместился в кожаном сидении.

Добротные чехлы. Дорогие и уютные. Нет, чувство прекрасного и вкус к хорошим вещам у Обрезанова есть. Жаль, что только к вещам.

— Да брось ты! — лицо Макса слегка исказило подобие улыбки. — Ну, ты что, не понимаешь? Задача поставлена, ее надо выполнять. А ты бы поступил по-другому, что ли?

— Конечно, в отдел, — невпопад продолжил я. — Куда же еще. Только по пути адресок один проверим? Я мигом.

Обрезанов, поняв, что трудный разговор закончился, обрадовался и согласился. Неужели он думал, что разговор и должен был закончиться именно так?..

— Вот сюда, во двор. Здесь кент один проживает. Пойдем, тряхнешь стариной?

Пока Максим закрывал дверцу машины, я присел на капот. Ты даже не знаешь, что этот «колодец» — двор брошенной, приготовленной к сносу четырехэтажки?.. Хорош начальник уголовки, нечего сказать.

Я сложил на капот удостоверение и пистолет. Кивнул на них:

— Выкладывай.

Обрезанов понял и побледнел. Он слишком хорошо меня знал, чтобы сердить.

— Сергей, — я видел, как вмиг пересохли его губы, — брось дурить. Ты не первый день в полиции… Кому это нужно?

Он спрашивает меня, сколько я в полиции. Где-то я уже слышал этот вопрос. Кому это нужно? Мне.

— Если не выложишь пистолет и удостоверение, мне сейчас придется бить рожу своему начальнику. А так поговорим как мужики. Давай, Обрезанов, не бойся. Я сейчас объясню тебе то, чего не смог объяснить, когда ты мне лет пять назад в рот заглядывал. Я тебя опером учил быть, а нужно было из тебя человека делать. Между этими понятиями иногда бывает пропасть. Может, и не знал бы я того стыда, который испытал… Выкладывай корки и ствол!

Обрезанов повиновался, и я пошел на него, как бульдозер на столб. Я ненавидел его всеми клетками своего организма. Растереть его по стене?..

Когда дорожка, умощенная битым кирпичом, закончилась и Обрезанов, упершись в стену, закончил пятиться, я встал в трех шагах от него.