Когда дорожка, умощенная битым кирпичом, закончилась и Обрезанов, упершись в стену, закончил пятиться, я встал в трех шагах от него. Меня вдруг обожгло мыслью, что если я сейчас начну, то могу потом и не остановиться.

И вдруг все схлынуло. Словно из ведра выплеснули воду. Мне стало жаль этого подонка. И мне нечего было ему сказать. Постояв еще секунд десять, я развернулся и пошел к машине. Обрезанов, как приговоренный к расстрелу, продолжал стоять у стены. Его пальто было перепачкано в известке и кирпичной крошке. Мой начальник был жалок.

Я шел домой.

И не забыть бы купить хлеба.

Но прежде я должен позвонить Ване. Это единственный человек, который при деньгах. А задание, которое я хочу ему дать, требует расходов. Мне нужно поводить Табанцева по городу. Посидеть с ним в ресторане — чуть поодаль, погулять с ним в зоопарке — чуть поодаль, съездить с ним к его друзьям, что за городом. И все это — чуть поодаль. С видеокамерой в руках. Табанцев — не кретин. Любого из нас — меня или Верховцева — он вычислит в два счета. Что касается Ивана, то на его лбу еще не написано крупными буквами: «КОП». Эти буквы только-только проступают. И заметить их в полумраке ресторана или вечерних сумерках будет сложно. Даже такому продажному и невероятно внимательному полицейскому, как Табанцев.

Уже вечером следующего дня Иван примчался ко мне с сумкой через плечо. Беспрестанно говоря и разводя шнуры от камеры к телевизору, он говорил о сложностях, с которыми столкнулся, но я пропускал это мимо ушей. Я понял главное: он что-то «взял». Иначе не волновался бы, как перед первым свиданием.

Дело того стоило. Ваня сидел в ресторане «Садко» в углу, за пальмой, а в центре зала умеренно выпивала и неумеренно беседовала интересная во всех отношениях компания. Господин Табанцев и несколько корейцев, среди которых выделялся сухонький старичок. Определить возраст этого старичка не представлялось возможным. В условиях известной привычки людей Востока жить почти бесконечно, но стареть сразу после пятидесяти этому дедушке можно было дать как пятьдесят, так и семьдесят. Этот дедушка был Юнг, без всяких сомнений. Наследник дела более молодого главы семейства по фамилии Тен.

Настроение за столиком было вполне деловое. Подозревать, что полицейский Табанцев осуществляет какое-то оперативное мероприятие, было нелепо. За столиком решался какой-то деловой вопрос, причем Табанцев, несомненно, был одной из сторон сделки. Да и какое оперативное мероприятие может проводить заместитель начальника городской ГИБДД? Это не его дело.

— Эх, жаль, разговор записать невозможно было, — сокрушался Ваня.

— Не печалься, старик, — успокаивал его я. — Ты сделал главное — установил связь между копом и преступным сообществом. Ты молодчина.

Я пригляделся к экрану.

— А это что за персонаж?

— Где? — Иван уставился в экран тем же пристальным взором.

— Вот эта красавица, что сидит в другом углу зала?

Действительно, между Ваней и столиком этой красотки располагался стол с Табанцевым и корейцами. Но не это беспокоило меня. Меня волновал красный, едва заметный огонек, горевший на столике черноволосой, ослепительной красавицы.

— Она что, снимает зал? — пробормотал Ваня.

— Надеюсь, у тебя хватило ума заклеить черной изолентой глазок своей камеры?

— Ну разумеется! Но она-то что снимает?!

— А она снимает то же, что и ты! Столик с Табанцевым и корейцами!

Я всмотрелся в лицо девушки. Неземная, потрясающая красота…

Она взяла из пачки на столе сигарету и закурила.

— Черт возьми… — прохрипел я, глядя на пачку.