Во время перемены Учитель окончательно забыл о детях, и они подняли во дворе такой невообразимый гвалт, что его трудно было не заметить. Однако, несмотря на шум, он и бровью не повел, поглощенный своим занятием: что-то записывал в блокноте, и на этот раз уж точно не стишки. Время от времени Учитель поглядывал на манекен, который поставил в углу класса под таблицей, возле своего стола, и отмечал расстояния на развернутой перед ним большой морской карте.

Тем вечером он работал допоздна. Спадон доложил Мэру, что свет в кабинете горел до двух часов.

– Я чуть не околел от холода, стоя в переулке.

– Тебе за это платят.

– Ей-богу, вы толкаете меня на грех.

– Сочти свой грех разновидностью рыбалки. Это тебя больше устроит?

Спадон замолчал, пытаясь осмыслить сказанное. Остальные тоже никак это не прокомментировали. Дело происходило в субботу рано утром, в семь часов. Мэр созвал в квартире Доктора небольшое собрание, пригласив на него Старуху, Кюре, Америку и Спадона. Все они явились и сидели в приемной. Вскоре к ним присоединился Доктор с подносом, на котором стояли чашки с кофе. Он, как всегда, улыбался, ибо не изменял своей улыбке, даже если сообщал о неизлечимой болезни или скором конце больному. Улыбка была его маской, и никто не знал, что за ней скрывается.

– Итак, друзья, – начал Мэр, поморщившись, поскольку залпом осушил чашку слишком горячего кофе, едва не бросив ее потом на поднос, – я позвал вас сюда, так как нуждаюсь в вашей помощи. Нуждаюсь в вас, чтобы кое-что понять.

После этого вступления и с прежней гримасой на лице, то ли от слишком горячего и крепкого кофе, то ли от произнесенных им слов, Мэр в деталях описал все предпринятое Учителем за последние три недели. Порой он останавливался на всем известных фактах или же говорил о том, что знали только избранные, те, кто ему о них докладывал. Закончил он событиями вчерашнего дня: выброшенным на пляж манекеном и писаниной Учителя, а также его интенсивной ночной работой. Спадон громко зевнул, словно подтверждая его слова.

– Такие, значит, дела, – заключил Мэр, сжав кулаки и ударив себя по тощим ляжкам.

Воцарилось молчание. Приемная наполнилась слегка тошнотворным запахом выпитого кофе и несвежего дыхания.

– Ты сказал, что нуждаешься в нас, чтобы кое-что понять, но ты лжешь.

Эти слова, произнесенные низким скрипучим голосом, принадлежали Старухе. Все присутствующие, за исключением Кюре, в раннем возрасте отправленного на материк в приходскую школу, в детстве, заслышав его, трепетали от ужаса.

– Ты хитер, – продолжила она. – И всегда таким был. Ты позвал нас не для того, чтобы понять, а чтобы переложить.

– Переложить? Что переложить? – Мэр изобразил удивление.

– Часть своего груза. И мы тебе нужны не для понимания, а чтобы взять на плечи часть этого груза. Ты просто хочешь облегчить свою ношу.

Спадон и Америка обменялись недоуменными взглядами. Все это было им не по мозгам. Чистой воды философия, от которой башка трещит сильнее, чем от любого запоя. Доктор, улыбаясь, смаковал кофе. Кюре рассматривал потолок, будто вовсе не имел отношения к происходящему.

– Вы несете чушь! – отрезал Мэр.

– Да брось! Ты отлично понял, что я имею в виду. Не хочешь все брать на себя. Предпочитаешь круговую поруку, чтобы утянуть нас за собой. Говоря обо всем, что тебе известно, делаешь нас своими сообщниками.

– В том, что я знаю, нет преступления!

– Верно. Но зато есть три трупа.

В этот момент в приемной послышался шум, доносившийся откуда-то издалека, точно к ним медленно, но неуклонно приближался поезд.