– Твои дружки спецмоновцы? – он даже ноги поджал, оглянувшись на переборку. – И они в любой момент могут вернуться?

Но стоило ему подняться, как голая перекрыла люк, раскинув ноги и расставив ноги.

Пожалуй, ею можно было любоваться. Только в другой обстановке. Максу почудилось, что он уже слышит шаги возвращающихся спецмоновцев.

– Пусти, они же меня убьют!

Он пытался бороться, но она была сильнее и легко оттеснила его от дверей. Он затравлено оглянулся, и надежда на спасение замаячила в виде иллюминатора. Макс устремился к нему. Он отчаянно хромал, и голая могла его легко догнать, но она не сразу уразумела, что в крохотное отверстие может кто-то пролезть. Макс подхватил кресло, притолкнул его к комингсу и, сопя, полез в иллюминатор. Сзади предостерегающе заверещала голая, побежала, но неуверенно, все еще убежденная, что не пролезет. А он маленький, он пролез.

– Куда же ты, дурашка, на ночь глядя? – заботливо проворковала голая, Макс отряхивался на другой стороне, рукав порвался, но и черт с ним, лишь бы подальше от этой сумасшедшей. – Я знаю, у тебя есть кое-что сокровенное, что ты бережешь от всех! Покажи мне его! Ты не пожалеешь! -с придыханьем упрашивала голая.

И откуда она узнала, удивился Максим и со словами "Ну, ладно, смотрите!" достал из рюкзачка своего обожаемого Вениаминова.

– Что это? – опешила голая.

– Вы же сами просили показать самое сокровенное!

– Ну что ты совсем дурак?- она развязно ухмыльнулась. – Я имела в виду то сокровенное, что у тебя в трусах!

– Я книги в трусах не ношу, – со всей твердостью заявил Максим.

Когда голая попыталась его схватить, он успел отскочить.

– Но куда же ты, дурачок?- обиженно надула она губки.- Я могла бы научить тебя таким вещам, что ты бы ахнул.

Кто бы сомневался, подумал Макс. Голую продолжало нести, и Макс потерял свою рассудительность окончательно, лицо пунцовело, в низу живота пульсировало. "Низ живота наполняет любовью" – вспомнились слова из модной песенки.

Он выскочил из надстройки как ошпаренный, как будто не Сека сидела в сушилке, а он лично. Неосмотрительно вымахнув со шканцев на бак, он едва не спалился, наскочив на странную процессию. Хорошо еще, что на пути попался ящик для якорных цепей, и он ласточкой нырнул туда, здорово приложившись о цепь.

– Чего застыл?

– Вроде как цепь звякнула.

– Это якорь. Давай двигай.

В щель Максим рассмотрел Кичу и Какафона, несущих за руки за ноги Марину. Сзади их сопровождала ярко накрашенная Марж.

После того, как Никитос, преодолев все козни Какафона, все- таки влез на верхнюю палубу, в каюте установилась тишина.

– Хоть бы ты не вернулся, – пожелал Какафон, а дружку пояснил. – Считай, что чудика уже списали, – потом кивнул на раскидавшуюся в беспамятстве женщину. – Первым будешь?

– Мне как-то не до этого, – Кича осторожно провел рукой, не дотрагиваясь впрочем, до больного места.

– Как хочешь? Я тебе как другу хотел предложить быть первым, – флегматично пожал плечами Какафон.

Он за ноги развернул женщину к краю кровати, задрал платье.

– Так-так, кого-то уже трахают и явно не меня! – раздался умильный тонкий голосок.

Какафон отшатнулся от Марины, как от чумной, и кинулся к прислоненному к рундуку умхальтеру. Ему удалось только обозначить движение. Марж ухватила его за руку и влепила затрещину, отправившую его гораздо дальше цели, через стол в узкую щель между привинченной койкой и комингсом.

Киче, хоть он даже не шелохнулся, тоже досталось, и догадайтесь куда. Подельник тонко завизжал и гусиным шагом двинулся в долгий поход по каюте, который впрочем, оказался куда короче, когда Марж пинком в подгузник отправила его к дружку.