Священник делает несколько шагов в молчании, потом, тянется к Никомеду и шепчет ему на ухо:

– Кредиторы могут завладеть собственностью Аделаиды. Нужна ваша подпись, не то они сумеют добиться раздела имущества.

Барон ускоряет шаг и отвечает нарочито громко, отметая тем самым какую бы то ни было возможность конфиденциальности:

– Никомед знает, что церковь с ее безграничной властью и хитростью сможет убедить его сестру Аделаиду отказаться от своей части собственности в пользу брата-крестоносца.

Бласко вынужден сделать короткую пробежку, чтобы догнать успевшего уйти вперед Никомеда.

– Так ведь именно для этого нужна ваша подпись.

– По возвращении Никомед признает своей любую подпись, которая будет стоять под завещанием.

Священник некоторое время колеблется, раздумывая, не могут ли слова Никомеда послужить ключом к разрешению задачи, но потом, мотнув головой, окончательно отвергает такой выход из положения:

– Я еще раз взываю к вашим родственным чувствам! Сжальтесь же над умирающей сестрой…

– Сестра Никомеда ди Калатравы всегда жаждала смерти как первой ступеньки к столь желанной святости. Так что Никомед может лишь приветствовать это событие: оно приблизит осуществление надежды его сестры.

Четырехсотый день похода. Рамондо замечает похоронную процессию: Аделаида умерла

Усталый, оборванный, голодный Рамондо тщетно пытается взобраться на высокое дерево, на котором все еще поблескивают рыцарские доспехи барона.

Никомед, держа мула под уздцы, подбадривает слугу:

– Ну, давай, давай, осталось немного.

Рамондо делает еще одну попытку и в который раз опять соскальзывает.

– Очень уж я ослаб, господин, и без вашей помощи, думаю, мне на это дерево не вскарабкаться.

Никомед подходит и помогает слуге, придерживая его за ноги и подталкивая вверх.

– Смотри хорошенько вон в том направлении и скажи, видишь ли ты там, вдали, город Дамаск?

Рамондо, напрягая зрение, смотрит в сторону замка.

– Вижу, как из ворот выходит похоронная процессия, господин. Наверняка это ваша сестра: на гробе покровы с гербами рода ди Калатравы. Никомед реагирует на его слова досадливым жестом:

– Не говори глупостей, Рамондо.

– Да мне ж все очень хорошо видно, господин. А вон и падре Бласко, и еще дочка дровосека с младенцем на руках. Эх, вот бы и мне оказаться на этих похоронах…

Вконец рассерженный, Никомед бьет кулаком по висящим на одном из нижних стульев доспехам, и грохот металла оглашает окрестности.

– Чепуху городишь, Рамондо. Никакие это не похороны, а караван с водой и продовольствием для крестоносцев.

Рамондо соскальзывает со ствола и шлепается задом на землю.

– Сестра-то ваша умерла…

Никомед хитро щурит глаза, так что они превращаются в две щелки.

– Если бы сестра умерла, я бы плакал, а вот видишь – у меня ни слезинки…

Рамондо поднимается с земли, и хозяин передает ему поводья.

– Можно мне сказать, если, конечно, мой господин не рассердится, что я подумал, когда увидел похороны?

– Не похороны, а караван.

– Похороны, которые похожи на караван.

– Нет, караван, похожий на похороны.

– Ну, ладно. Я вот что подумал: вроде ясно, что мы отправились в поход, потому что так захотела ваша сестра Аделаида, а раз она умерла, почему бы нам теперь не вернуться домой?

Никомед идет вперед, давая тем самым понять, что никаких дискуссий по этому вопросу быть не может.