Но Ригэн, кажется, потеря очков нисколько не волнует.

– Что я натворила вчера? Что я натворила вчера… хммм.

Ригэн прижимает указательный палец к губе.

– Я вчера много чего делала. Придется тебе просветить меня о том, что я вчера делала.

– Вставай.

Элис не дает ей ответить и дергает ее за руку.

– Не, не, – цыкает Ригэн, – если так дальше будешь хватать пациентов, то не выиграешь звание работника месяца.

Элис отпускает ее.

– Теперь, прежде чем я вернусь в «свою комнату», можно я быстро перекурю?

– Нет. Ты потеряла свою привилегию на курение.

– Это вранье!

– Нет. Ригэн, ты знаешь правила.

Они выходят из комнаты, но их споры слышны даже через стену.

Я нервно перевожу взгляд на входные двери. Это безумие, но я все еще жду, когда в них войдет Синклэр. Я не вспомнила его. Пока еще не вспомнила. Но я знаю, что он может помочь мне с моим прошлым.

Его глаза следят за мной.

Прошлой ночью мне приснились эти глаза. Они смотрели на меня также напряженно, как вчера. Но мы были не в Фэйрфаксе. Не помню, что нас окружало; помню только то, что в воздухе витал запах цветов и нас разделял большой стол. Его губы двигались, но я не могла разобрать ни единого слова. Затем, очень медленно, он потянулся через стол к моей руке. Его рука придвигалась все ближе и ближе. Воспарила над моей, и я проснулась.

Еще никогда так отчаянно мне не хотелось вернуться в сон.

Мне кажется, что если он снова навестит меня, то я смогу сложить кусочки сна. Но стрелка часов неумолимо бежит вперед.

Именно тогда, в дверях появляется моя мать, как и каждую субботу, ровно в одиннадцать утра. Идет ли дождь, светит ли солнце – она всегда приходит..

Она вводит меня в курс дела касаемо всего за пределами Фэйрфакса: друзей, семьи, сплетен, событий. Обо всем. Кроме моего мужа. Когда я спрашиваю про Уэса и когда он придет, она замолкает и старается сменить тему.

Я смотрю, как мама регистрируется и спешит к моему столу. Она одаривает меня улыбкой. Эта улыбка сильно отличается от той, которой она улыбалась мне, когда смотрела свадебные фотографии. Тусклая улыбка, которая не отражается во взгляде.

– Рада видеть тебя, милая, – говорит она.

Прежде чем сесть, она подходит, чтобы обнять меня. Меня окутывает запах ее цветочного парфюма. В ней ничего не изменилось. Она безупречна. Начиная с ее идеально уложенных в стильный боб волос, идеально отутюженных черных брюк и темно синей приталенной блузки до туфель на каблуках.

– Как ты?

Я отвечаю ей, как и всегда.

– Все хорошо.

Все внутри у меня умирает от желания рассказать ей о том, что произошло сегодня: фотографии, воспоминания. Обо всем. Но если прошлое и научило меня чему, так это тому, что мама тоже считает, что я вру. Она не верит мне, когда я говорю ей, что Уэс жив.

Она кивает, сжимает свою сумочку, словно все пациенты окружающие нас, только и мечтают вырвать ее из рук.

– Это замечательно, – мягко отвечает она.

Мама обводит взглядом комнату, и замечает худую пациентку, играющую в шашки. Девушка ловит взгляд матери и, подскочив со своего сидения, одергивает больничный халат. Она встает прямо перед моей матерью.

– Бууу! – кричит девушка.

Моя мать подскакивает, и медсестра немедленно уводит девушку, говоря ей, что она должна спокойно играть в шашки или у нее отнимут очки. Девушка начинает плакать. Она так сильно рыдает, что у меня сердце ноет. Есть разновидности плача, которые слышны даже из холла: ветер доносит до нас звуки рыданий. Такой плач создает не самую лучшую репутацию психам.

– Раньше я ее не видела.