К десятилетнему юбилею я устроил собственную выставку - для самого себя, разумеется, ибо других посетителей не предвиделось. Я отобрал полсотни самых, на мой взгляд, удачных рисунков и развесил их в холле. Затем целый вечер ходил вдоль стен с бокалом вина в руке и, изображая из себя придирчивого критика, рассматривал свои собственные творения. На всех без исключения рисунках были изображены люди. Я рисовал только людей - знакомых, друзей, родственников, имелась даже парочка Кевинов. Но больше всего было портретов Софи…

    И странное ведь дело: я общался с ней не более четверти часа, а воспоминания по сей день оставались такими яркими, такими сильными, такими живыми, что, закрыв глаза, я мог представить её лицо вплоть до мельчайшей чёрточки. Я помнил, какие душистые у неё волосы, какая нежная и бархатистая кожа, какие сладкие губы… Влюбившись в Софи с первого взгляда, я не смог забыть и разлюбить её даже за десять лет разлуки. Возможно, именно мысль о ней была тем спасательным кругом, который не позволил моему рассудку кануть в пучину безумия. Я должен был уцелеть, вернуться, вырвать её из мерзких лап Александра и сказать ей три простых слова, которые не успел и не осмелился произнести в тот вечер: «Я люблю тебя…»

    Отметив таким образом десятую годовщину, я решил, что пришло время испробовать свои силы в настоящей живописи. Всё необходимое для этого, кроме чистого холста, в доме имелось - небось, Александр тоже пытался писать картины (каких он достиг успехов, я так и не узнал). А проблема холста решилась очень просто: когда я здесь поселился, в библиотеке, на самом видном месте, висел портрет бравого гроссмейстера рыцарского ордена Святого Духа - если вы не знаете, то объясню, что Александр когда-то и был этим самым гроссмейстером. В первую же неделю я снял портрет со стены и спрятал его подальше в чулан. Трудно сказать, почему я не сжёг его; может быть, уже тогда предвидел, что мне понадобится холст - а холст был хорош.

    Не стану утомлять вас подробным описанием моих мытарств, скажу лишь, что над первой в своей жизни настоящей картиной я работал больше года. Трижды мне приходилось начинать всё сначала, но я не отчаивался. В конце концов, моё упорство было вознаграждено, и портрет получился на славу. Портрет Софи - я изобразил её в полный рост, одетую в церемониальный наряд принцессы из Дома Света. Я уже мечтал о том, как представлю её отцу в качестве своей жены. А про Мориса я предпочитал не думать, чтобы не портить красивую мечту суровыми реалиями жизни. В моём положении было бы верхом нелепости строить планы соблазнения жены моего друга…

    Когда краски окончательно высохли, я повесил портрет Софи в библиотеке, на самом видном месте - там, где когда-то висел портрет Александра. Моя первая картина мне очень нравилась, и я мог часами сидеть в кресле, любуясь ею. Впрочем, любовался я всё-таки Софи - она получилась у меня как живая.

    Закончив портрет, я несколько месяцев отдыхал и гнал прочь любые мысли о следующей столь же масштабной работе. Во-первых, я истратил почти все краски, да и другой картины, чтобы использовать её холст, в доме, увы, не было. Во-вторых же, я был искренне убеждён, что не смогу создать ничего более прекрасного и совершенного, чем портрет Софи. Короче, у меня назревал творческий кризис. Без сомнения, так или иначе я бы разрешил его - но тут привычный ритм моей жизни был неожиданно нарушен…

    Однажды днём, когда я собирался на охоту, с ясного неба послышался знакомый шум.