Птицечеловек мотнул головой.

Затаив дыхание, Стиви Рей взялась за крыло. Пересмешник дернулся и со свистом втянул в себя воздух.

Стиви Рей испуганно отдернула руки и отшатнулась.

— О, черт! Прости, пожалуйста.

Раненый приоткрыл глаза и посмотрел на нее. Потом раздельно, с трудом произнес:

— Просто. Сделай. Это.

Стиснув зубы, Стиви Рей наклонилась и, стараясь не обращать внимания на сдавленные стоны пересмешника, придала его переломанному крылу положение, отдаленно напоминающее нормальное. Переведя дух, она сказала:

— А теперь держись, потому что я начинаю перевязку.

Она почувствовала, как пересмешник напрягся, а потом тяжело приподнялся и оперся на левую руку, заняв полусидячее-полулежачее положение. Теперь торс его был немного приподнят над полом, так что Стиви Рей без труда смогла крепко обмотать крыло самодельными бинтами и зафиксировать.

— Все!

Птицечеловек тяжело рухнул на пол. Его сотрясала дрожь.

— Теперь перевяжу твою ногу. Она тоже сломана.

Пересмешник кивнул.

Разорвав еще одно полотенце, Стиви Рей хорошенько намотала его на удивление человеческую ногу.

Когда-то давно, в другой жизни, когда Стиви Рей еще училась в средней школе городка Генриетта, родине бойцовых курочек, она видела, как тренер их волейбольной команды вот так же крепко-накрепко перевязал травмированную голень одной девочки. Разве могла она тогда знать, как ей пригодится в будущем это воспоминание?

С чего это вдруг Стиви Рей вспомнила про бойцовских курочек? Честно сказать, символ родного города всегда казался ей верхом идиотизма, но теперь ей пришлось прикусить губу, чтобы сдержать истерическое хихиканье.

Несколько глубоких вдохов помогли справиться с нервами, и Стиви Рей даже смогла спросить:

— Где-нибудь еще болит?

Пересмешник коротко дернул головой.

— Ладно, тогда я больше не буду тебя мучить. Надеюсь, самые тяжелые раны мы с тобой обработали.

Пересмешник снова кивнул, и тогда Стиви Рей уселась на пол рядом с ним и вытерла трясущиеся руки о чистое полотенце.

Некоторое время она сидела так, молча поглядывая на раненого и думая о том, что же ей теперь делать.

— Знаешь, что? — вслух сказала она. — Надеюсь, до конца моей поганой жизни мне больше никогда-никогда не придется перевязывать сломанные крылья!

Пересмешник открыл глаза, но не произнес ни слова.

— Нет, это просто ужасно. Наверное, сломать крыло в тысячу раз больнее, чем руку или даже ногу, правда?

Откровенно говоря, Стиви Рей вовсе не ожидала ответа и лепетала весь это вздор только потому, что была напугана и страшно нервничала. Вот почему она вздрогнула от неожиданности, когда услышала:

— Правда.

— Ну да, так я и думала, — Стиви Рей кивнула, словно они вели совершенно обычный разговор. Голос у пересмешника был по-прежнему слаб, однако говорить ему явно стало легче, и она подозревала, что не последнюю роль в этом улучшении сыграло перевязанное крыло.

— Еще воды, — сказал он.

— Да, конечно. — Радуясь, что руки ее больше не дрожат, Стиви Рей вскочила и взяла ковшик.

На этот раз птицечеловек сам смог поднять голову, а ей оставалось только осторожно лить ему воду в рот… то есть в клюв.

Напоив пересмешника, Стиви Рей решила собрать окровавленные обрывки полотенец, чтобы вынести их из сарая и выкинуть куда-нибудь. Конечно, красные недолетки не обладают таким острым обонянием, как она, но все-таки они чуют намного лучше обычных. Не хотелось бы, чтобы обостренное чутье привело их сюда.