Прежде чем усесться на оранжевый кожаный диванчик, Ари крепко пожал телохранителю руку.

– Вижу, ты не стал меня дожидаться, негодник. Что это ты пьешь?

– Не поверишь, водку! – ответил поляк, не вынимая изо рта лакричную палочку. – Себя не переделаешь. Так вот где ты убиваешь время.

– Да, по большей части.

– Мило. Странно, но мне кажется, на тебя это не очень похоже.

– Правда? Почему же?

– Сам не знаю. Уж очень модное, шумное заведение… Тебе бы больше подошел старый грязноватый кабак, не такой людный. Что‑нибудь настоящее.

– Кресла удобные, музыка сносная. К тому же здесь всегда кто‑то толчется, так легче затеряться. Ирис еще не пришла?

– Сам видишь, пока нет.

Марион, официантка, работавшая по вечерам, подошла к их столику с подносом в руках. Столь же обаятельная, как Бенедикт, хоть и совершенно в другом стиле. Тонкие и гладкие черные волосы чуть ниже плеч и ямочки, придававшие еще больше очарования улыбке, которая, казалось, никогда не сходила с ее губ. Что‑то славянское угадывалось в ее мягких чертах – какая‑то непосредственность, делавшая ее милой и в то же время лукавой.

– Добрый вечер, Ари… Ходят слухи, что вы сегодня ушли отсюда в бешенстве. Неужели Бене вас обидела?

– Нет‑нет… Ничего подобного. Просто достал один тип.

– Да как он мог! Вот подлец! – воскликнула она с показным пафосом, к которому прибегала нередко и с неподдельным талантом. – Отныне мы не допустим его в наше заведение. Никто не вправе досаждать моему любимому клиенту. Месье желает виски?

– Будьте любезны. Мой друг не стал меня ждать…

– Вам известны наши правила… Раз сел, заказывай.

– Мерзкая искусительница!

Состроив шаловливую гримаску в духе Мэрилин Монро, она направилась к бару. Марион, как и Бенедикт, жить не могла без насмешек и подначек и владела этим искусством в совершенстве, к величайшему удовольствию Маккензи, с одобрением наблюдавшего за ее игрой.

– Теперь понятно, почему ты пропадаешь здесь дни напролет, – прошептал Кшиштоф, таращась ей вслед. – Шикарная девочка.

– Да ничего себе…

– А что за Бене?

– Вторая официантка, та, что работает после обеда.

– Такая же хорошенькая?

– Брось, Залевски, они не для тебя.

– Все равно приятно, что ты опять способен заигрывать. Хотя тебя по‑прежнему тянет к молоденьким…

Ари возвел глаза к потолку:

– Ничего я не заигрываю, мы просто друзья. А ведь я как раз собирался сказать, что рад тебя видеть, но сейчас я уже не так в этом уверен…

Поляк звучно расхохотался. У него был низкий голос, совершенно не вязавшийся с его хрупким телосложением. Залевски нисколько не соответствовал расхожим представлениям о телохранителях. Высокий, худой, с тонкими чертами и немного неуклюжими повадками, со светлыми, коротко остриженными волосами, синими глазами и длинным заостренным носом. Светлая кожа и румяные щеки делали его похожим на хрупкого мальчика из церковного хора, что совершенно противоречило его бурной военной карьере до вступления в СОВЛ. В прошлом заядлый курильщик, он вечно жевал залежалые, обгрызенные лакричные палочки.

– Когда выходишь на работу? – поинтересовался Кшиштоф, пока Марион несла Маккензи его виски.

– Я продлил бюллетень. И чем дальше, тем больше сомневаюсь, хочется ли мне вообще туда возвращаться.

– Да ладно тебе.

– Я больше в это не верю, Кшиштоф. Ты же знаешь, сколько лет я проработал в госбезе. Может, пришло время заняться чем‑то другим. Поменять все в корне.