Семь раз рассказ выбирался для сценического воплощения или как

исходный материал для фильма. Однако до сих пор никто, кажется, так и

не смог понять, как его следует снимать или играть. Если мне удастся

отыскать доверчивого, но богатого ангела, то я, может быть, сделаю это

сам.

    Ссылки на рассказ появлялись в кроссвордах как в «Журнале фэнтези

и научной фантастики» (что логично), так и в «Спутнике телезрителя»

(что поразительно). Лондонская «Таймс» однажды сослалась на него как

на «едкое обличение мультинациональных корпораций, которые правят

нашими жизнями как обезумевшие боги». Оцените-ка такое .

    И еще я однажды побывал на конклаве «Ассоциации современного

языка», где блестящий ученый-иезуит представлял весомое исследование

этой скромной фабулы и в ходе своего доклада упоминал катарсис,

метафизическое самомнение, преднамеренное введение читателя в

заблуждение, нарастающую повторяемость, chanson de geste, гонгоризм,

Новый Гуманизм, юнговские архетипы, символизм распятия и воскрешения и

вечного всеобщего любимца - основной конфликт между Аполлоном и

Дионисом.

    Когда ученый муж завершил доклад, меня попросили его

прокомментировать. Если бы в зале присутствовали Мэри Шелли или Лев

Толстой, то их, полагаю, тоже попросили бы оценить анализ своих

произведений. К сожалению, они, по веским причинам, отсутствовали.

    Я встал, отлично сознавая, что сейчас полетят пух и перья. Но я

прерву пересказ этого анекдота, чтобы пояснить мотивы Автора.

    Серьезное критическое внимание со стороны академиков имеет как

свои преимущества, так и недостатки. По поводу такой ситуации более

подробно и глубоко уже высказывались другие. И хотя я весьма

приветствую подобное внимание на уровне возвышения авторского эго, его

негативные аспекты я нахожу столь же неприятными и вредными, как,

скажем, устаревшая и предвзятая убежденность покойного Лестера Дель

Рея в том, что эрудиция, внимание к стилю и высшее образование

навсегда калечат писателя и он уже никогда не сможет написать нечто,

вызывающее «ощущение чуда». Подобная зашоренная убежденность - а

Лестер упорствовал в своих заблуждениях и пропагандировал их во всю

мощь своего голоса добрых лет шестьдесят, и в результате его позицию

стали разделять многие другие писатели его поколения - является не

меньшей одержимостью, чем трепетная ловля блох, характерная для

младших профессоров, решивших прославиться (опубликоваться или

умереть!) на манипуляциях с текстами современных фантастов. На

равнинах творчества Фицджеральда, Вулфа, Форда Мэдокса Форда и

Фолкнера почва уже вспахана, но еще можно сделать себе имя, если

человек способен наполнить достаточным смыслом работы Диша, Барри

Молзберга, Ле Гуин, Хайнлайна и Филипа Дика.

    Однако проклятие, сопровождающее подобные попытки, принадлежит к

числу тех, что чаще обрушиваются не на исследователя, а на объект

исследования. Критик зачастую превращается в бациллоносителя, а

болезнь, которой он заражает писателя, есть калечащая и иногда

смертельная зараза, известная под названием «принимать себя всерьез».

    Я никогда не соглашусь с лицемерным чванством утверждения, будто

пишу, зарабатывая себе «на пиво». Для этого я отношусь к своей работе

слишком серьезно (хотя мне трудно воспринимать слишком серьезно себя )

и работаю слишком упорно. Нет, то, что я делаю, я делаю чистыми руками

и со спокойствием, о котором говорил Бальзак.