Время от времени мне приходится отбиваться от обвинений в том, что

мои рассказы отражают ненависть автора к женщинам. Мне хотелось бы,

чтобы мои руки были абсолютно чисты в смысле сексизма, проявляющегося

в моих произведениях, но я, увы, родился в 1934 году. Я вырос в

Америке в сороковые годы, и, хотя не могу заявить, что ненавижу

женщин, ряд моих ранних произведений содержит шовинистические взгляды,

которые разделялись мужчинами-американцами, родившимися и выросшими в

те времена и в той стране. Я не могу выбросить эти элементы из моих

ранних рассказов. И не буду. Они отражают то, как я думал в те годы .

«Люди наиболее интересны именно тогда, когда ведут себя наиболее

гадко». А меня всегда притягивали интересные характеры. Иногда это

вынуждало меня писать о неприятных женщинах, равно как и о неприятных

мужчинах. Я и сейчас предпочитаю и считаю захватывающими персонажи,

которые бредут, спотыкаясь, сквозь «потемки души», как сказал Скотт

Фицджеральд, и полагаю, что так будет всегда. Поэтому мне пришлось

смириться с пониманием того, что читающие нерегулярно - те, кто модно

либерален, или те, чья склонность занимать крайние позиции мешает им

понять, как опасно они калечат творческий интеллект, настаивая на

рабской уравниловке для всех меньшинств даже в том случае, когда автор

пишет об индивидууме, а не демографической группе - включая тех

читателей, кто только-только освободился, а сознание у них всего

пятнадцать минут как пробудилось, и кто интерпретирует мои рассказы,

пребывая в тускло освещенном туннеле собственного мировоззрения.

    Но, возвращаясь к рассказам, написанным, скажем, после 1967 года,

я обнаруживаю, что Автор кое-чему научился. Для этого потребовался

лишь человек, указавший на кое-какие огрехи. (Для историков сообщу,

что моего учителя звали Мэри Рейнгольц.) Женщины в моих рассказах

стали лучше выписанными, более разнообразными и, как мне хочется

думать, столь же отражающими реальность, как и мужчины. Однако,

поздравляя себя с этим, не могу не отметить и один существенный

недостаток. Он следующий: быть может, мне и удастся убедить

беспристрастных присяжных в том, что я не женоненавистник… но

избавиться от ярлыка мизантропа мне не удастся никогда .

    Да, во мне живет, черт бы ее побрал, смешанная с ненавистью любовь

к человечеству. В романе Венса Буржали «Игра, в которую играют

мужчины» я прочел фразу, которая подходит ко мне идеально: «…он был…

полон ярости и любви, а еще отвращения к человечеству, которое

периодически накатывало и отступало подобно приступам малярии…»

    Как и Питерс, персонаж Буржали, я должен признаться в этом

двойственном отношении к человечеству. Наш биологический вид, обладая

способностью к теплоте, храбрости, дружбе, достоинству и творчеству,

слишком часто выбирает вместо них аморальность, трусость,

безответственность, снисходительность к собственным поступкам и

отвратительную заурядность.

    Ну как можно писать о людях, не становясь жертвой подобной

мизантропии?

    Тем не менее, вспомнив свои произведения трех последних

десятилетий, я обнаружил, что женщины мне удавались не хуже мужчин. В

качестве примера, над которым я попросил бы вас поразмыслить, возьмем

единственную женщину из «У меня нет рта…» - Эллен.

    Если читать рассказ, пользуясь приемами скоростного чтения, то

легко может создаться впечатление, что Эллен самолюбивая, склонная

пофлиртовать и чрезвычайно жестокая сука.