Если б зевсова десница

         Мне вручила ночь и день:

         Поздно б юная денница

         Прогоняла черну тень!

         Поздно б солнце выходило

         На восточное крыльцо;

         Чуть блеснуло б и сокрыло

         За лес рдяное лицо;

         Долго б тени пролежали

         Влажной ночи на полях;

         Долго б смертные вкушали

         Сладострастие в мечтах.

         Дружбе дам я час единый,

          Вакху час и сну другой;

         Остальною ж половиной

         Поделюсь, мой друг, с тобой!

В прелестном послании к Ж*** и В*** «Мои пенаты»[10 - «Мои пенаты» (1814) является посланием к Жуковскому и Вяземскому.] с такой же яркостию высказывается преобладающая страсть поэзии Батюшкова:

         И ты, моя Лилета,

         В смиренный уголок.

         Приди под вечерок

         Тайком, переодета!

         Под шляпою мужской

         И кудри золотые

         И очи голубые,

         Прелестница, сокрой!

         Накинь мой плащ широкой,

         Мечом вооружись

         И в полночи глубокой

         Внезапно постучись…

         Вошла – наряд военный

         Упал к ее ногам,

         И кудри распущенны

         Взвевают по плечам,

         И грудь ее открылась

         С лилейной белизной:

         Волшебница явилась

         Пастушкой предо мной!

         И вот с улыбкой нежной

         Садится у огня;

         Рукою белоснежной

         Склонившись на меня,

         И алыми устами,

         Как ветер меж листами,

         Мне шепчет: «Я твоя,

         Твоя, мой друг сердечной!..»

         Блажен, в сени беспечной

         Кто милою своей,

         Под кровом от ненастья

         На ложе сладострастья,

         До утренних лучей

         Спокойно обладает,

         Спокойно засыпает

         Близ друга сладким сном!.