|
— Поэтому вы его и убили? — Причина не в том, что он мог рассказать вам правду. Но он сделал бы это слишком рано. Признаюсь, меня удивляет,— продолжил я,— что вы не спросили меня о Сириле Хонимене. В конце концов, именно его смерть навела вас на наш след. Мун недоуменно посмотрел на меня. — Никаких соображений на этот счет? — мягко произнес я.— Никаких изящных теорий? Никаких блестящих выводов, наконец? — Ну, так расскажите же мне! — едва не закричал он. — Это был крючок, Эдвард. Извращенное, гротескное преступление, которое должно было привлечь ваше внимание. Представление, перед которым — мы это знали — вам не устоять. Идеальный способ привлечь вас к нам. — Так вы хотите сказать, что все это ради меня? Постановка? — В общем и целом, да. — Значит, люди погибли,— плюнул Мун,— ради нашего дурацкого разговора? — Не надо быть таким эгоистичным. Миссис Хонимен и миссис Данбар не испытывали особой любви к своим бесполезным сыновьям. Они хотели убрать эти болезненные наросты, срезать их как можно скорее, как срезают уродливые бородавки. Мне кажется, им это было даже приятно. — Миссис Хонимен. Миссис Данбар. Вряд ли их назовешь отбросами общества. — Готов признать, что временами «Любовь» испытывала материальные затруднения. Нам требовались деньги. Вышеупомянутые дамы оказались полезными активами. — И где они? — Они не подходят для рая,— спокойно признался я. — А Муха? Он тут при чем? — Это порыв вдохновенного безумия, который, по моей мысли, также должен был вас привлечь. Откуда нам было знать, что вы его убьете? — Ладно, вот я здесь. И что дальше? Неужели все это затеяно только ради того, чтобы меня унизить? — О! Не стану притворяться, что не рад этому. Но моя цель больше, чем просто месть. — Чего же вам надо? — Эдвард,— я улыбнулся,— я хочу, чтобы вы к нам присоединились. Миссис Гроссмит (которой вскоре предстояло стать миссис Бардж) внезапно проснулась перед рассветом, сама не понимая почему. В комнате было тихо, хотя из соседнего сада доносилась вечная птичья песнь, неумолчные арии и гимны пернатого племени. Большую часть жизни миссис Гроссмит поутру первым делом задавалась вопросом: отчего же они всегда так веселы? Но после встречи с Артуром она постигла ответ. Подумав о нем, от удовольствия она коротко вздохнула — вышло нечто среднее между всхлипом и счастливым стоном. Она потянулась, чтобы коснуться его, но обнаружила только пустую постель, еще теплую, но прискорбно покинутую женихом. — Артур? Если вы разделяете викторианское негодование по поводу того, что влюбленные делят ложе до заключения брачных уз, то держите его при себе. Я не приемлю этого устаревшего ханжества и смею вас заверить, в новом государстве Пантисократии места вашему морализаторству не найдется. Угнетающие принципы наших отцов и дедов канут в небытие, и их сменит нечто куда более живое, прекрасное и настоящее. Человеческая природа, освобожденная из тюрьмы, созданной обществом для себя самого в искренней ненависти к себе, будет процветать. В новом веке мы все уподобимся Эммелине Гроссмит и Артуру Барджу. Домоправительница забеспокоилась. У нее шевельнулось первое слабое подозрение, что предстоящий день полетит кувырком, и сразу же веселое чириканье птиц у кормушки перестало ее вдохновлять. Она села в кровати, подоткнула под спину подушки и стерла с глаз жесткие хлопья вещества, которое скапливается в уголках век во время сна. |
