|
Наконец люди стали зависеть от андроидов во многих сферах деятельности, даже в тех, для которых андроиды первоначально не предназначались. Да и вообще, андроиды были просто удобными машинами. И они почти никогда не подводили! К концу двадцать первого века андроиды достигли такого совершенства, что смогли освоить профессии, которые прежде считались исключительно компетенцией человека. Андроиды становились полицейскими, дантистами, другими врачами, и даже психиатрами. Словом, вскоре ноша труда была сложена с плеч человечества. Человеку больше не нужно было что-либо делать, поскольку, какая бы задача ни стояла, ее можно было спокойно доверить соответственно запрограммированному андроиду. Таким образом, в двадцать втором веке досуг не был привилегией какого-то одного класса, но являлся правом каждого человека с момента его рождения. Человек был волен делать все, что он желал, — он мог работать, если ему хотелось. Но работали немногие, поскольку это было немодно. Маркхэм слушал рассказ Марион-А об эволюции андроидов с всевозрастающим отвращением. Ему, человеку двадцатого века, теперешнее превосходство машин над жизнью казалось не только невероятным, оно казалось ему угрожающим. — Инициатива и разум становятся пустым звуком, — сказал он мрачно. — В моем мире работа считалась важным занятием. Теперь этого не существует. Что же взамен? — Отдых тоже занятие, — сказала Марион-А. — Человеческие существа так устроены, что им нужна цель в жизни. Поскольку работа больше не является необходимостью, люди могут обратиться к другим сферам деятельности — искусство, например, общественная деятельность и все формы психологических дисциплин от спорта до религии. — Кажется, вы чертовски много знаете о том, что нужно человеку. — Да, сэр. Это составляет основную часть моей программы. Маркхэм, немного помолчав, спросил: — Скажите, сколько вам лет? Марион-А улыбнулась одной из своих неподвижных улыбок: — Меня создали год назад, сэр. Мне тогда задали основную программу, и с тех пор я находилась в резерве. Когда вас обнаружили и когда появилась вероятность вашего возвращения к жизни, мне задали особую программу, основанную на экстраполяции ваших возможных потребностей. — Понятно. Просто я было забыл, что вы не... — Тут он сбился. — Биологического происхождения? — предположила Марион-А. Маркхэм засмеялся. — Именно так, — сказал он. — Не биологического происхождения. Замечательное выражение. Я обязательно его запомню. — Я думаю, сэр, — сказала Марион-А, — сейчас вам лучше отдохнуть. Очень важно в первые дни после возвращения не перегружать себя. Маркхэм зевнул. Мало того, что он устал, он чувствовал себя крайне нервозно и подавленно. — Думаю, вы правы. Хороший, нормальный сон улучшит мое состояние. Время терпит. Надеюсь, когда я проснусь, вокруг все еще будет мир двадцать второго века? — Вопрос был шутливым только наполовину. — Да, сэр, — сказала Марион-А. — Маловероятно, что вы проспите больше пятнадцати часов. Он улыбнулся: — Вот этого я не знаю. В прошлый раз я закрыл глаза полтора века назад. Марион-А опять улыбнулась неподвижными губами и крайне удивила его, сказав: — Возможно, сэр, вам стоило воспользоваться будильником. — Боже мой! — Он даже подскочил. — Чувство юмора! Спасибо тебе, Господи, за маленькие милости. Где же вы его раздобыли? — Это синтетическое чувство юмора, — объяснила Марион-А серьезно. — Оно запрограммировано. Истинный юмор зиждется на чувстве, которое может быть полностью развито только в биологической системе. Но я в состоянии оценивать биосоциативный процесс мышления и поэтому могу воспринимать некоторые юмористические мысли, а некоторые генерировать сама. |
