— Ну что, доченька, — спросил я напрямик, — совсем, кажется, сбрендила, да?

— Папа!..

— Что — папа? Я тебя прекрасно понимаю. Он действительно яркая личность, хотя и преступник, конечно. Но, Катюша, опомнись! Какая же ты ему пара? Так, ночку переспать!

Вместо того чтобы покаяться перед справедливо возмущенным отцом, Катя, естественно, перешла в наступление:

— А ты сам?.. И вообще, прошу тебя, перестань говорить со мной в таком тоне!

— В каком же прикажешь говорить? Радоваться твоему очередному безумству?

— Папа, я люблю его!

— Это как раз понятно, но…

— Я люблю его по-настоящему!

В ту же секунду я понял, что она не врет. Ее зрачки расширились, в них открылась бездна, куда не хотелось заглядывать.

— Но… — пробормотал я. — Но как же Антон? Да и…

— Антону я позвонила. Он в курсе.

— Ты сказала ему, где ты?

— Да. С разрешения Эдуарда. Папа! Папочка! Тебе плохо?

Вряд ли этим словом можно было определить то, что я чувствовал.

— Значит, вот как… Ты его любишь… А он тебя?

Вопрос был курьезный, но Катя ответила с абсолютной серьезностью. При этом выражение туповатого глубокомыслия на ее лице (от матери) приобрело масштаб солнечного затмения.

— Видишь ли, папа, он еще не совсем разобрался.

— Это он так сказал?

— Да что ты! Разве он скажет. Ты же его знаешь. Отделывается шутками. Но я чувствую, его очень тянет ко мне.

Слушать такое было выше моих сил.

— Ты уже спишь с ним? В шутку, я имею в виду.

— Папа!..

— Ладно, все ясно. Мое-то какое в сущности дело. Взрослая, замужняя женщина. Развлекайся.

В тот же день пожаловался Полине. Гуляли втроем по тенистой переделкинской улочке. Мариночка сидела у меня на плечах: знак особого расположения.

— Зачем ему это, Поля, скажи, зачем? Эта всеядность, неразборчивость. Не принимаю.

— Он в первую очередь самец, мачо. Потом все остальное. Разве ты не понял?

— Но это неприлично, в конце концов. Здесь ее отец… И потом, ты не допускаешь, девочка может увлечься, будет страдать. Что мне прикажешь делать в таком случае?

— Оставь, милый, — оборвала довольно резко. — Неужто ты впрямь придаешь значение таким пустякам? Короткий летний роман. Прекрасное воспоминание. Никто не внакладе.

— Вы про дядю Эдю говорите? — подала сверху голос малявка. — Он красивый. Я тоже в него немного влюбилась.

— Вот видишь, — сказала Полина. — И Мариночка влюбилась. И твоя Катя влюбилась. Все влюбились в доброго дядюшку Эдю. Ничего страшного. Но тебе, пузырик, я все же посоветовала бы вести себя скромнее.

— Я только два раза с ним поцеловалась, мамочка, — успокоила девица.

Навстречу нам попался прогуливающийся поэт Н., напыщенный и важный. Он отрешенно что-то мурлыкал себе под нос, возможно, новый гимн России. Рядом вышагивала девчушка в крохотных шортиках и с микроскопической алой полоской ткани на пышной груди. Поэт был примерно моих лет, к тому же годы непрерывного питья и творческих усилий наложили на его чело пергаментный, могильный оттенок; но если бы кто-то решил, что поэт гуляет с внучкой, он бы здорово опростоволосился. Девчушка была из тех, кто смолоду не боится обжечь свои крылышки, если есть ради чего.