Елена Крюкова. Сотворение мира
Книга исхода
Бег
Останови! – Замучались вконец: Хватаем воздух ртом, ноздрями, С поклажей, чадами, – где мать, а где отец, Где панихидных свечек пламя, –
По суховеям, по метелям хищных рельс, По тракту, колее, по шляху, – Прощанья нет, ведь времени в обрез! – И ни бесстрашия, ни страха, –
Бежим, бежим… Истоптана страна! Ее хребет проломлен сапогами. И во хрустальном зале ожиданья, где она, Зареванная, спит, где под ногами –
Окурки, кошки, сироты, телег Ремни, и чемоданы, и корзины, – Кричу: останови, прерви сей Бег, Перевяжи, рассекнув, пуповину!
Неужто не родимся никогда?! Неужто – по заклятью ли, обету – Одна осталась дикая беда: Лететь, бежать, чадить по белу свету?!
Ползти ползком, и умирать ничком – На стритах авеню, куда бежали, В морозной полночи меж Марсом и стожком, Куда Макар телят гонял едва ли…
Беги, народ! Беги, покуда цел, Покуда жив – за всей жратвою нищей, За всеми песнями, что хрипло перепел Под звездной люстрою барака и кладбища!
Беги – и в роддома и в детдома, Хватай, пока не поздно, пацаняток, Пока в безлюбье не скатил с ума, Не выстыл весь – от маковки до пяток!
Кричу: останови!… – Не удержать. Лишь крылья кацавеек отлетают… Беги, пока тебе дано бежать, Пока следы поземка заметает.
И, прямо на меня, наперерез, Скривяся на табло, как бы от боли, Патлатая, баулы вперевес, Малой – на локте, старший – при подоле,
Невидяще, задохнуто, темно, Опаздывая, плача, проклиная… Беги! Остановить не суждено. До пропасти. До счастия. До края.
Юдифь и Олоферн
Дымы над крышей, Медная Луна, Шатаясь, плачет надо мною… О! Голова моя отягчена Висящей бронзой, бахромою Аквамаринов, серьги близко плеч Мотаются, и шуба жжет мехами… Я – воздух жгу, я – зарево, я – печь, Я – пламя: меж румянами, духами…
Трамвайный блеск, парадов звон и чад, Голодные театры лавок, И рынки, где монетами гремят И где лимон рублевый сладок, Моста бензинного чугунный козий рог Над ледокольною невестиной рекою, А за рекой – чертог, что дикий стог, Разметанный неистовой рукою… Он весь в снегу горит, Там Олоферн Пирует, ложкою неся икру из миски Фарфоровой – ко рту, чернее скверн, А тот, прислужник, кланяется низко… А тот, лакейчик, – ишь, сломался он, Гляди ка, хрустнет льстивая хребтина!…
Ну что ж, народ. Ты погрузился в сон, Тебе равно: веревка… гильотина…
Так. Я пойду. Под шубой – дедов меч. В лицо мне ветер зимние монеты, Слепя, швыряет. Сотней синих свеч Над черепицей – звезды и планеты. Не женщина, не воин и не зверь, Я – резкий свет на острие дыханья. Я знаю все. Вот так – ударю дверь. Так – взором погружу во прозябанье Телохранителей. |
