Ту стражу, что последняя, в покои…

Он спит, Тиран. Его губа в меду.

Ему во сне – изгнанники, изгои,

Кричащие близ дула и в петле…

Мне дымно. Душно. Меч я подымаю.

Мех наземь – с плеч! Ходил ты по земле.

Ты хочешь жить – я это понимаю,

Но над тобой, хрипя, я заношу

Всю боль, всю жизнь, где ниц мы упадали!

И то не я возмездие вершу:

То звезды – бузиною по ножу –

Так обоюдоостро засверкали!

И пусть потом катится голова,

И – ор очнувшихся от спячки,

И я, как пасека зимой, мертва, –

А морды смердов, что жальчей подачки,

Грызут глазами, –

Кулаки несут,

Зажавши, сумасшедшие шандалы,

И рты визжат, – но я свершила суд,

Я над содеянным стояла –

Я, баба жалкая, – не целая страна, –

В сережках, даренных пустыми мужиками,

Юдифь безумная, – одна, совсем одна –

Пред густо населенными веками!

И, за волосы голову держа

Оскаленную – перед вами, псы и люди,

Я поняла, звездой в ночи дрожа,

Что все –

И повторится, и пребудет.

Норд ост

В этой гиблой земле, что подобна костру,

Разворошенному кочергою,

Я стою на тугом, на железном ветру,

Обнимающем Время нагое.

Ну же, здравствуй, рубаха наш парень Норд Ост,

Наш трудяга, замотанный в доску,

Наш огонь, что глядит на поветь и погост

Аввакумом из хриплой повозки!

Наши лики ты льдяной клешнею цеплял,

Мономаховы шапки срывая.

Ты пешней ударял во дворец и в централ,

Дул пургой на излом каравая!

Нашу землю ты хладною дланью крестил.

Бинтовал все границы сквозные.

Ты вершины рубил.

Ты под корень косил!

Вот и выросли дети стальные.

Вот они – ферросплавы, титан и чугун,

Вот – торчащие ржавые колья…

Зри, Норд Ост! Уж ни Сирин нам, ни Гамаюн

Не споют над любовью и болью –

Только ты, смертоносный, с прищуром, Восток,

Ты пируешь на сгибших равнинах –

Царь костлявый, в посту и молитве жесток,

Царь, копье направляющий в сына,

Царь мой, Ветер Барачный, бедняк и батрак,

Лучезарные бэры несущий

На крылах! И рентгенами плавящий мрак!

И сосцы той волчицы сосущий,

Что не Ромула Рема – голодных бичей

Из подземок на площади скинет…

Вой, Норд Ост! Вой, наш Ветер – сиротский, ничей:

Это племя в безвестии сгинет!

Это племя себе уже мылит петлю,

Этот вихрь приговор завывает, –

Ветер, это конец!

Но тебя я – люблю,

Ибо я лишь тобою – живая!

Что видала я в мире? Да лихость одну.

А свободу – в кредит и в рассрочку.

И кудлатую шубу навстречь распахну.

И рвану кружевную сорочку.

И, нагая, стою на разбойном ветру,

На поющем секиру и славу, –

Я стою и не верю, что завтра умру:

Ведь Норд Ост меня любит, шалаву!

Не спущусь я в бетонную вашу нору,

Не забьюсь за алтарное злато.

До конца, до венца –

на юру, на ветру,

Им поята,

на нем и распята.

Мать Мария

Выйду на площадь… Близ булочной – гам,

Толк воробьиный…

Скальпель поземки ведет по ногам,

Белою глиной

Липнет к подошвам… Кто там?… Человек?…

Сгорбившись – в черном:

Траурный плат – до монашеских век,

Смотрит упорно…

Я узнаю тебя.