Далее он заговорил о «Четверых благочестивых», которые разработали собственные механизмы возмездия, вышедшие за рамки и поправшие существующие законы; которые сами выносили приговор и сами приводили его в исполнение, независимо и в нарушение существующего кодекса.

— Я снова повторю, что вовсе не собираюсь обвинять их в том, что наказывали они невинных. На основании тех улик против своих жертв, которыми обладали они, служители закона сами, не мешкая, приступили бы к судебному преследованию этих людей. Если бы «Благочестивым» заблагорассудилось принять, так сказать, абстрактный взгляд на то или иное правонарушение, и если бы они сообщили нам, что тот или иной человек заслуживает наказания, мы, представители существующего права, ни на миг не усомнились бы в справедливости вынесенной ими оценки. Однако мы столкнулись с вопросом относительно адекватности наказания и с еще более серьезным вопросом о правомерности наложения наказания отдельно взятым лицом, что и привело к тому, что этот человек, который оказался сего дня здесь на скамье подсудимых, обвиняется в убийстве.

Пока звучала вступительная речь адвоката обвинения, Манфред сидел, подавшись вперед, и внимательно слушал. Пару раз он кивнул, как будто соглашаясь, но несогласия не выразил ни разу.

Свидетели вызывались по очереди. Констебль, за ним доктор, потом словоохотливый косоглазый иностранец. После допроса каждого из них адвокат поворачивался к Манфреду и спрашивал, нет ли у него вопросов, но тот только качал головой.

— Вы раньше когда-нибудь видели обвиняемого? — спросил адвокат последнего из свидетелей.

— Нет, сэр, не фидеть! — не задумываясь воскликнул тот. — Я ничего не иметь сказать протиф него.

Спускаясь со свидетельской трибуны, он негромко произнес:

— Остались еще трое… Я пока не хотеть умирать.

Это проявление осторожности вызвало смех в зале, но вдруг заговорил Манфред. Резким голосом он попросил его задержаться, а потом обратился к судье:

— Вы позволите, ваша честь?

— Прошу вас, — вежливо ответил тот.

— Вы что-то упомянули об остальных троих, — сказал Манфред иностранцу. — Вы хотите сказать, что они угрожали вам?

— Нет, сэр, что фы! — горячо воскликнул энергичный человечек.

— Я не имею права задавать вопросы адвокату, — улыбаясь произнес Манфред, — но я хочу обратить его внимание на то, что в этом деле на свидетелей давление не оказывалось.

— Это так, — поспешил заверить его юрист. — И вы имеете полное право на подобное заявление.

— У нас нет прямых доказательств вины этого человека, — обвиняемый указал на свидетельскую трибуну, — поэтому никаких действий против него не предпринималось. Но этот господин занимается контрабандой сахарина и торговлей крадеными вещами. Впрочем, я думаю, полиция им еще займется.

— Это ложь! — вскричал человечек на свидетельской трибуне. Он побелел как полотно и весь затрясся. — Клевета!

Манфред снова улыбнулся и жестом дал понять, что больше его не задерживает.

Судья мог сделать подсудимому замечание за не относящееся к делу обвинение, но промолчал.

Выступление обвиняющей стороны подходило к концу, когда кто-то из работников суда подошел к судье и, наклонившись, принялся что-то шептать ему на ухо. После того как был выслушан последний свидетель, судья объявил перерыв и попросил обвинителя зайти к нему в кабинет.