Политическому руководству аппарат госбезопасности был важнее любого иного ведомства. Хотя тогдашний руководитель Наркомата юстиции Николай Васильевич Крыленко, которого никто не рискнет назвать большим гуманистом, писал: «ВЧК страшен беспощадностью своей репрессии и полной непроницаемостью для чьего бы то ни было взгляда». Крыленко предлагал включить органы госбезопасности в состав Наркомата юстиции, чтобы и на местах чекисты были под контролем губернских юристов.

Дзержинский был, разумеется, категорически против:

«Отдача ВЧК под надзор Наркомата юстиции роняет наш престиж, умаляет наш авторитет в борьбе с преступлениями, подтверждает все белогвардейские россказни о наших “беззакониях”… Это акт не надзора, а акт дискредитации ВЧК и ее органов… ЧК находится под надзором партии. Введение комиссара Губюста означает фактически перемену курса против ЧК, так как Губюсты это органы формальной справедливости, а ЧК органы дисциплинированной партийной боевой дружины».

Переподчинить Лубянку другому наркомату (министерству), поставить в какие-то рамки — лишить ведомство госбезопасности его особой роли. Чекисты, подчиненные юристам, — это уже не силовики.

В ведомственных стычках Дзержинский неизменно выходил победителем. Даже недовольство партийных начальников ему было не опасно, хотя он должен был как-то реагировать на критику. Но в большой политике Дзержинский не преуспел. Он так и не стал членом Политбюро ЦК, остался кандидатом. По непонятным причинам Ленин не особенно его жаловал и не выдвигал в первый ряд.

Часть вторая. ВОЕННЫЕ И ЧЕКИСТЫ

ОТ МАТРИАРХАТА ДО СЕКРЕТАРИАТА

 Отсутствует текст в исходном pdf

ЯГОДА, ТРОЮРОДНЫЙ БРАТ СВЕРДЛОВА

30 июля 1926 года, через десять дней после смерти Дзержинского, Вячеслав Рудольфович Менжинский был назначен председателем ОГПУ.

Троцкий вспоминал:

«Никто не замечал Менжинского, который корпел в тиши над бумагами. Но Сталин поддержал Менжинского. Сталин вообще поддерживал людей, которые способны политически существовать только милостью аппарата. И Менжинский стал верной тенью Сталина в ГПУ».

Из всех руководителей госбезопасности Менжинский кажется самой незаметной фигурой, хотя он руководил Лубянкой восемь лет — дольше, чем Ягода и Ежов, вместе взятые, и разработал те методы, которыми в полной мере воспользуются его преемники. Он был гораздо умнее их и придумал то, на что сами они, лишь следовавшие предначертанным им путем, были бы не способны.

Менжинский тяжело болел, много времени проводил на даче, где разводил цветы и возился в химической лаборатории. Приезжая на Лубянку, принимал посетителей лежа. Никого это не удивляло. Однако рассказы о том, что за него все делал его заместитель Ягода, — миф. Именно Менжинский занимался ликвидацией кулачества как класса, отправлял боевые группы за границу для уничтожения врагов советской власти и подготовил первые московские судебные процессы, которые потрясли не только страну, но и весь остальной мир. Масштабы содеянного Менжинским не те, что у его преемников, но это лишь потому, что другого Сталин еще не требовал.

Сталина интересовали крупные фигуры. Менжинский знал, чего от него ждет Сталин. Следователи выбивали из арестованных нужные показания. Для начала на двух членов политбюро — председателя ЦИК СССР Михаила Ивановича Калинина и главу правительства Алексея Ивановича Рыкова. Калинин не имел никакого политического веса и Сталина не интересовал. А вот на Рыкова, пользовавшегося в стране уважением, Сталин уже стал копить материалы.

В частном разговоре Менжинский сказал наркому иностранных дел Чичерину:

— Мы обязаны знать всё, что происходит в Советском Союзе, начиная от политбюро и кончая сельским советом.