Я посмотрел на часы. Они показывали ПЯТНАДЦАТЬ МИНУТ ПЯТОГО.

Я чувствовал, что устал. Два часа мы сидели тут прошлый раз, два часа я провел в их мире, и вот мы сидим тут вторично. И сидим почти не шевелясь.

Мне захотелось лечь. Но я помнил, что прошлый раз я не ложился. Не будет ли это совмещением событий, по его выражению? Спросить казалось мне нелепым. Не хотелось повторять недавний промах. А желание лечь становилось все сильнее. Может быть, тут сказывалось бессознательное желание сделать именно то, чего, по его словам, делать нельзя. У человека часто появляются такие желания, и с ними трудно бороться, особенно в моем тогдашнем возрасте.

Я решил лечь. Что бы потом ни случилось.

Вы догадались, конечно, что исполнить это желание мне не удалось. Я не забыл о нем, как в прошлый раз, когда решил встать и пойти домой. Я помнил, что хочу лечь. И не лег!

Что‑то мешало мне. Не то чтобы неведомая сила удерживала меня в сидячем положении. Нет! Просто я никак не мог сделать нужного усилия. А может, и делал это усилие, но мышцы отказались мне повиноваться. Вероятно, так бывает с людьми, у которых парализованы руки или ноги. Хочешь пошевелить и не можешь.

Я подумал, что если бы, оказавшись дома, решил там остаться, ноги сами вынесли бы меня на улицу, без участия моей воли. И пожалел, что не проверил, было бы так или не было. Он, видимо, заметил и понял мои усилия, потому что сказал:

– Это бесполезно. Твои мышцы делают‑то же, что делали в прошлый раз.

– Но почему же тогда, – воскликнул я, – мы думаем иначе, говорим совсем о другом? Почему язык нам подчиняется?

* * *

Он посмотрел на меня, и я увидел в его глазах смятение. Признаюсь, что в этот момент я почувствовал гордость. Как‑никак, но ведь он был ученым, а я вчерашним школьником. И тем не менее мне, а не ему пришла в голову эта мысль. Язык приводится в движение мышцами, такими же, как все остальные мышцы нашего тела. И если, как он сказал, наши мышцы повторяют то, что делали в прошлый раз, то почему же мы имеем возможность совсем иначе двигать языком? Мы должны были говорить точно то же, что говорили тогда.

Он заговорил медленно, обдумывая каждое слово:

– Наши миры отделяет друг от друга непостижимое нашему уму. Мы люди трехмерного мира и трехмерного мышления. Пространство иных измерений или пространство, где измерений нет, одинаково недоступно.научному анализу. Для нас они однозначны. Все, что происходит в наших мирах, подчиняется закону трехмерности. В том числе и наши движения. Но мы не можем сомневаться в том, что физическое перемещение в ином измерении возможно. Мы оба только что испытали это на практике. А практика, опыт–это подтверждение объективной истины. Может быть, наш разговор, тот факт, что мы производим языком и гортанью иные движения, чем в первый раз, что‑то изменяет, приводит к каким‑то последствиям, происходит совмещение различных действий в одно время. Но где? У нас, в мире трехмерном, ничего не изменяется. По крайней мере, не изменяется зримо. Должны и конечно смешиваются колебания воздуха, производимые нашими голосами. Те звуковые волны, которые мы возбуждаем сейчас, и те, которые были прежде, когда мы говорили, в эти же мгновения, прошлый раз. Но мы этого не замечаем. Почему? – Он замолчал, а потом сказал совсем другим тоном:–На твой вопрос я не могу ответить. Я не понимаю этого. То, что я сейчас говорил, только первые мысли, которые, может быть, что‑то объясняют, а может быть, ничего. Разгадка – дело будущего. Для вас – прошлого.

– То есть, как это прошлого?

– Ну вот!–сказал он с досадой.–Я сам начинаю путаться. Для вас, разумеется, это также дело будущего.

Здесь я, обратите внимание, непроизвольно, без причины, не желая этого, неожиданно ВСКОЧИЛ.