Он то считал само собою разумеющимся, что Шатти понимает: ее нынешняя работа – краткосрочная, на несколько недель от силы. Не надеется же она стать его постоянной ассистенткой? Или надеется?
– Очень может быть, что я никуда и не уеду, – утешающе промолвил он. – Семья у меня Рождество не празднует. Вот и я не привык… И кто знает, возможно, к тому времени я книгу и впрямь еще не закончу.
– А мне казалось, Рождество празднуют все.
– Все, кроме Лэвероков. Когда я был маленьким, на Рождество отец домой не возвращался: с приходом холодов он вербовался на рыболовецкое судно и уходил на зимний лов едва ли не до весны. А в Санта Клауса мы не верили – уж слишком были бедны. Моя сестра Минвана – она у нас старшая – водила нас к торжественной мессе, а когда мы возвращались домой, каждого ждал один единственный завернутый в обычную бумагу подарок. Но когда мы повзрослели, от Рождества как то отказались. Интерес пропал, что ли?
– А как же твоя мама? – удивилась Шатти. – Она вам разве ничего не дарила? Не рассказывала рождественских притч? Не делала пудингов?
– Да маму то я толком и не помню… – Кеннет помолчал, пытаясь воскресить в памяти хотя бы малейшую подробность. – Линн Лэверок…
Она бросила нас, когда мне и пяти не исполнилось. Смутно припоминаю, что однажды мы вроде как и впрямь наряжали елку. На ветках качались бантики, снежинки всякие, а на верхушке восседал огромный фарфоровый ангел. А может, я просто все выдумал…
– Так почему бы тебе не обновить запас воспоминаний? – предложила Шатти. – Можно испечь рождественских печений. Купить кассеты с рождественскими гимнами. Это все быстренько создаст нужное настроение, ручаюсь тебе!
– Не думаю, – покачал головой Кеннет. – Но послушай ка, если ты любишь встречать Рождество в семье, почему бы тебе не съездить домой? Я могу тебе денег ссудить. И даже помочь с билетом.
– Нет. Не могу, – тяжко вздохнула Шатти. – И дело вовсе не в деньгах. Я просто… не могу. – И, подняв глаза, произнесла:
– Я тебе ужасно сочувствую… из за мамы.
– Ты уж извини, что я такой дядюшка Скрудж, – в свою очередь посетовал Кеннет.
– Ах, позвольте мне вам не поверить, мистер Лэверок, – лукаво улыбнулась девушка. – Я вас перевоспитаю. Хотите пари? К двадцать пятому числу сего месяца вы будете самозабвенно распевать: «О о омелы ве енок!..» – и собственноручно повесите на дверь хорошенький красненький носочек с заштопанной пяткой.
Расхохотавшись, Кеннет нагнулся, зачерпнул пригоршню снега, неспешно слепил комок и, примериваясь, подкинул на ладони. Изумрудно зеленые глаза Шатти расширились, на губах заиграла озорная улыбка.
– Знаком ли тебе термин «прямое попадание»? – зловеще осведомился он.
– Знакомо ли тебе словосочетание «несбыточные надежды»? – с ангельской улыбкой ответила Шатти и, показав «нос», бросилась бежать, поскальзываясь на тонком льду.
Кеннет прицелился. Снаряд взвился в воздух и пришелся жертве точнехонько в плечо.
Пронзительно взвизгнув, девушка укрылась за углом дома.
Он медленно двинулся вперед, отлично зная, что Шатти затаилась в засаде, вооружившись снежком. Пожалуй, лучшая тактика – это застать противника врасплох. Кеннет досчитал до тридцати, набрал в грудь побольше воздуха, завернул за угол – и завопил во всю мощь своих легких.
От испуга Шатти едва устояла на ногах. Она вздрогнула, завизжала, инстинктивно прижала руки к лицу, забыв о снежке, который держала.
Кеннет обхватил ее за талию и оглушительно захохотал, глядя, как по щекам ее сбегают ручейки талого снега. Но вот он заглянул в глаза девушки, и смех его разом оборвался. |