Вэл и Дик переглянулись, при этом рожица Дика была настолько довольной, что Вэл решил, что ради этого он готов терпеть любую дочь.

— Не думаю, что вас нужно провожать, — сказал профессор, поднимаясь по лестнице. — Сад большой, но заблудиться в нем сложно.

Действительно, сад был большой и довольно запущенный, но все тропинки, которые в нем были, вели к небольшому пруду и обратно к дому.

Дика распирали вопросы, но отец выглядел сумрачным, поэтому он решил подождать, когда тот сам захочет говорить.

Вэл молчал и смотрел на облетевшие деревья. Начинались сумерки — самое время для тяжелых и мрачных мыслей. Ему было спокойно и хорошо весь день, сын тихонько шел рядом, но сейчас необъяснимая тоска накатила на него.

Вот так и я, думал он, холодный и голый, как эти деревья. Где-то там глубоко под корой текут соки, которые весной разольются и заставят их зазеленеть, но сейчас они почти умерли. У меня есть силы жить, работать, растить сына… Но мне не суждено больше трепетать от дурацкой человеческой радости, когда какая-то женщина улыбнулась и сказала, что счастлива со мной… Я сплю, ровный и несгибаемый, как вот этот клен. Или это не клен? Без листьев трудно угадать дерево. Хотя что уж тут расстраиваться? Мне жизнь и так подарила слишком много. Я женился на женщине, которой восхищался и которую по-настоящему любил. У меня есть дело, самое значительное и нужное для людей. У меня растет добрый умный сын. Самое большое, что я могу для него сделать, это просто быть настоящим отцом и хорошим человеком. Когда-нибудь у него будет своя жизнь, своя любовь, своя женщина. Она придет к нам в дом… Мысли Вэла прервал Дик, который, устав ждать, когда отец насладиться своим сумрачным настроением, легонько дернул его за рукав и спросил:

— Папа, а у человека кровь разного цвета?

— Почему разного? — не понял Вэл, который не ожидал такого вопроса.

— Хорошо, я спрошу по-другому, — заторопился Дик. — У человека кровь одного цвета?

— Нет, разного, — ответил Вэл, поняв, что Дик пережевывает информацию из атласа. Венозная кровь — темно-красная, артериальная — почти алая, капиллярная — что-то среднее. По цвету крови всегда можно определить, что повреждено.

— Да, а в книге нарисовано двумя цветами — красным и синим, — пояснил Дик. — Я слышал выражение «голубая кровь», вот и спросил.

— Голубая кровь — это совсем про другое, — засмеялся Вэл. — Сейчас объясню. А в атласе специально показаны два круга кровообращения: большой и малый. Чтобы было нагляднее, их обозначили разными цветами. Неважно какими. Могли использовать зеленый и фиолетовый. Или еще какие-нибудь…

— А голубая кровь?

— «Голубая кровь» говорят тогда, когда хотят подчеркнуть, что этот человек знатного происхождения. То есть у него как бы другая кровь, не такая, как у простого смертного. Это просто выражение такое.

— А, — протянул Дик, удовлетворенный ответом. — А почему там подписи на каком-то странном языке. Я не смог ничего прочитать.

Вэл засмеялся, вспомнив, как он зазубривал все эти латинские названия. Другого способа освоить медицину нет — только зубрежка.

— В медицинской литературе принято использовать мертвый язык — латынь, — объяснил он.

— А что такое «мертвый»? — Дик не собирался давать ему расслабляться.

— «Мертвый» — это значит, что на нем уже давно никто не говорит, — терпеливо объяснил Вэл.

— Но ведь медики на нем говорят, — не поверил Дик.