Цицерон, пройдя ряды, отделявшие его от Катона и Цепиона, подошел к ним и начал беседовать с Катоном, к которому питал глубокую симпатию.
- Правда ли то, что рассказывают о тебе? - спросил он юного Катона.
- Правда, - ответил мальчик. - Разве я не был прав?
- Но как случилось?
- В связи с ежедневными убийствами, - сказал Цицерону, воспитатель, - совершавшимися по приказанию Суллы, я должен был г этими двумя
мальчикам”! посещать диктатора приблизительно раз в месяц для того, чтобы он относился к ним благосклонно и милостиво, занес их в число своих
друзей и чтобы ему никогда не могла придти безумная мысль сослать их. Однажды, выйдя из его дома и проходя через Форум, мы услышали
душераздирающие стоны, доносившиеся из-под сводов Мамертинской тюрьмы...
- И я спросил у Сарпедона, - прервал Катон, - кто это кричит. “Граждане, убиваемые по приказу Суллы”, - ответил он мне. - А за что их
убивают? - спросил я. - “За преданность свободе”, - ответил мне Сарпедон...
- И тогда этот безумец, - подхватил Сарпедон, прерывая в свою очередь Катона, - и тогда этот безумец, страшно изменившимся голосом, который
был услышан окружающими, воскликнул: “О, почему ты не дал мне меч для того, чтобы я раньше убил этого злого тирана отечества?.."
- То, что я сказал, я подтвердил бы в присутствии этого человека, заставляющего трепетать всех, но не меня - мальчика, клянусь всеми богами
Олимпа! - сказал, нахмурив брови, Катон.
И спустя минуту, в течение которой Цицерон и Сарпедон в изумлении смотрели друг на друга поверх головы мальчика, последний с силой
воскликнул:
- О, если бы я носил уже мужскую тогу!..
- А что бы ты хотел сделать, безумец? - спросил Цицерон, сейчас же прибавив:
- Помолчи-ка лучше!
- Я бы хотел вызвать на суд Луция Корнелия Суллу, обвинить его перед народом...
- Замолчи же, замолчи! - сказал Цицерон. - Разве ты хочешь подвергнуть нас всех опасности? Ведь, к сожалению, страх оледенил древнюю кровь
в жилах римлян, и Сулла, действительно, счастливый и всемогущий.
- Вместо того, чтобы называться или быть счастливым, он бы лучше старался быть справедливым, - прошептал Катон. Повинуясь настоятельным
увещаниям Цицерона, он, поворчав, успокоился.
Тем временем андабаты развлекали народ фарсом - фарсом кровавым и ужасным, в котором все двадцать несчастных гладиаторов должны были
расстаться с жизнью.
Сулле уже наскучило это зрелище. Занятый одной мыслью, завладевшей им несколько часов тому назад, он встал и направился к месту, где сидела
Валерия. Любезно поклонившись и лаская ее долгим взглядом, который он старался сделать, насколько мог, нежным, покорным и приветливым, Сулла
спросил ее:
- Ты свободна, Валерия?
- Несколько месяцев тому назад я была отвергнута моим мужем, но не за какой-либо позорный проступок с моей стороны, напротив...
- Я знаю, - возразил Сулла, на которого Валерия смотрела приветливо черными глазами, выражавшими расположение и любовь.
- А меня, - прибавил экс-диктатор, намного помолчав и понизив голос, - а меня ты полюбила бы?
- От всего сердца, - ответила Валерия с нежной улыбкой на своих чувственных губах и потупив несколько глаза. |