Глава семнадцатая

– Тая, зачем ты, дура, сказала ему, что мы пишем стихи?

– Ну, ты же пишешь, вот иди, садись и пиши.

– Тая! Это было сто лет назад и то от большой любви! Я даже не помню, чего я там кропала, а Юрий уже ждет нас на творческий вечер! Считай, что мы уже погорели по полной программе! И чего ты там несла про Иегову?

– Да ладно тебе, он все равно ничего не понял. Иди стихи пиши, до вечера еще есть время.

– Ты думаешь, это так легко? Вот так взял и написал? Это письмо другу можно сесть и начирикать, а для стихов требуется талант и вдохновение.

– Я тебе шампанское открою, идет?

– Идет.

Из сумочки я извлекла ручку, принесла из кухни стул, уселась за стол с печатной машинкой. Пододвинув поближе стопку бумаг, я принялась морщить лоб, разогревая мозг и собирая в кучку интеллект. В машинке торчал листок с унылым вопросом: «Есть ли Бог?», это малость раздражало и отвлекало от поставленной задачи. На кухне взвизгнула Тая, следом хлопнула пробка, вылетевшая из бутылки. Я не могла не оценить ее подвига, потому что обе одинаково боялись это делать.

– Вот, пожалте, мусье Пушкин, – подруга примостила на край стола стакан, пепельницу и пачку моих сигарет, бутылку же поставила на пол, – приятного творчества.

И собралась уходить.

– Стой, куда это ты? Будешь мне сейчас идеи подкидывать.

– Сеночка, – скривилась Тая, – я вообще не умею складывать слова в столбик, я тебе только глупости ерундовые могу подкинуть, они тебя вообще с толку собьют.

– Ну, хоть бы что-нибудь, – ныла я, глотая противное теплое шампанское, – хоть оттолкнуться от чего-то. Неужели у тебя в голове ни одной поэтической строчки не крутится? Не может такого быть!

Тая очень сильно задумалась, потом неуверенно произнесла:

– Отцвели уж давно хризантемы в саду…

– Большое спасибо.

И я застрочила, как из пулемета: «Цветут апельсины в Марокко стране, а ты уж совсем позабыл обо мне. И грустно и больно, и хочется выть, но как далеко из Марокко мне плыть». Оказалось, у меня бешеный поэтический дар, а я ничегошеньки об этом не знала! Часа за полтора, я наваяла в таком духе пятнадцать штук и даже не вспотела.

– Ну? Как? – заглянула Тая. – Дела идут?

– Дела идут отлично. У тебя подчерк красивее, поэтому ты будешь переписывать набело.

– Может лучше сразу перепечатать?

– Влад говорил, тут не все клавиши работают.

– Хорошо, перепишу, нет проблем.

– А чем это таким вкусненьким пахнет?

Из кухни действительно доносился какой-то волшебный аромат.

– А это я вашему поэтическому высочеству сосиски жарю.

– Жаришь? – удивилась я. – У нас же нет сковороды.

– Хе-хе, – довольно улыбнулась Тая, – зачем нам какая-то смешная сковородка, если есть находчивость и смекалка.

Оказалось, Тая соорудила хитрое приспособление: на растопырку гвоздодера накрутила найденную в кладовой толстую металлическую проволоку, на торчащий проволочный конец, она насаживала сосиски, которые мы собирались сварить в кружке, и совала в печку. Держась за гвоздодер, как за железную ручку, она преспокойно обжаривала продукт. И я поняла, что нам пора в передачу «Последний герой», мы всех победим.

Обед удался на славу, казалось, что в жизни не ела ничего вкуснее, чем эти обуглившиеся во многих местах сосиски.

Ближе к вечеру стали готовиться к своему литературному бенефису. Тая добросовестно переписала мои творения на бело, присвоив себе пять штук, по ее мнению, самых лучших, но я то знала, что все ценное зерно осталось мне.