— Да я мочу ослиную выпью, лишь бы эта боль не донимала. Врачи, сам понимаешь, помочь не в состоянии, а платить мне нечем, с хлеба на воду и книги и так кое-как перебиваюсь, с Божьей помощью.

— Даст Бог, подлечишься. Только вот Цыденжап что-то темнит, толком не говорит, загадками объясняется. Вроде от такого лечения можно и крышей тронуться. Что-то по поводу полной луны болтал, якобы может она навсегда душу человеческую взять…

— Не пугай, я уже пуганая ворона. Если поможет, то я хоть жить нормально смогу. А если нет, то меня гибелью не напугаешь. Особенно сейчас, когда каждый мой день — сплошное страдание. И знай — я старый солдат и видел так много смертей, что и своя меня не устрашит…

КБЖД

(Кругобайкальская железная дорога)

(23 декабря 1997 года)

На заброшенном разъезде Кругобайкальской железной дороги, неподалеку от станции Маритуй, их ждал пожилой бурят с морщинистым лицом, худой как штырь, на плечах которого, как на вешалке, болтался ремонтный бушлат с эмблемой ВСЖД. Но руки оказались крепкими — они с Серегой за сорок с небольшим минут доволокли его до искомого места.

Заброшенная станция на Кругобайкальской дороге представляла собой четырехугольник закопченных стен без крыши, окон и дверей, порядком загаженный туристской братией, которая активно шарилась в здешних местах уже тридцать лет. Да оно и понятно — как построили Иркутскую ГЭС и провели обходную дорогу на Слюдянку напрямую через сопки, так жизнь в этих местах разом и заглохла. Селения почти вымерли, станции забросили — и остались живописные скалы, туннели и байкальское взморье на откуп любителям туманов и запаха тайги. И лишь дважды в неделю простучит колесами поезд из двух вагонов, в которых и народу-то почти никогда нет…

Как они решили заранее, Сергей поехал дальше до Порта Байкала по своим делам, а Ермаков с Цыденжапом остались.

— Однако решил, да? — Цыденжап хмуро глянул на Ермакова.

— Чего решил? — не понял его Константин.

— Э-э-э! — бурят хитро прищурился, отчего его глаза превратились в узенькие щелочки. — Ты, однако, зачем пришел? Лечиться, да?

— Да! — Ермаков неуверенно мотнул головой. — Или ты сам уже не уверен в том, что сможешь?

— Обижа-а-а-ешь! — протянул тот. — Мой прадед три бубна имел, великий харайн-боо, однако, был, мой дед их от него получил, отец эти бубны мне передал! Цыденжап из рода великих шаманов! Я это место специально берег для хорошего человека. Чтобы оно силу набрало, долго ждать надо было. Водку принес?

Константин кивнул, протянул поллитровку буряту. Тот что-то пробурчал под нос, типа «На себя — и пожалел!», поцокал языком и зашагал к скальнику.

Мать честная! Красота-то какая! Ермаков был на Кругобайкалке второй раз в жизни. Давно, еще в школе, физрук водил их 10-«А» сюда, «на природу». Ехали на электричке до Ангасолки, потом топали еще двадцать километров до урочища. Однако вознаграждение за тяжкий переход было фантастическим: два дня они лазали по скалам, обшарили пару туннелей, навсегда остались очарованы магической красотой этих мест.

Вот и сейчас Константин вдыхал полной грудью воздух, насыщенный непередаваемым ароматом леса, железной дороги, влажного дыхания Байкала и еще чего-то неуловимого.

Где-то здесь ровно семьдесят восемь лет назад не на жизнь, а на смерть сцепились в яростной схватке участники затянувшейся уже на несколько лет кровавой драмы под названием Гражданская война.

Ермаков страстно желал ворваться туда, именно в последний уходящий месяц года девятнадцатого.