– Много от тебя толку,- проворчал я и начал спускаться с печи, морщась от боли и неуклюжей одеревенелости затекших мышц. Сперва на уступок, затем на лавку, а уж с нее на грязный пол.

    – И раз… И два… И… Аи!

    Пол неприветливо ощетинился острыми заусеницами неструганых и уж тем более некрашеных досок.

    Кое-как достигнув дверей и вспомнив по дороге около десятка матерных слов и три предлога, я вышел на крыльцо, ощутимо приложившись лбом о низкий косяк.

    – Оклемался? – удивленно обрадовался старый дед, чья длинная белая борода покоится на плече.

    – Вроде бы… – неуверенно подтвердил я.

    Старик задумчиво поскреб свою лысую макушку.

    Облаченный в ветхое рубище на голое и грязное тело, он походил то ли на отшельника, то ли на юродивого. Скорее все же первое. Поскольку ветхий деревянный сруб, вросший в землю по самые окна, окружает дикая лесная чаща. Одни дремучие деревья да кусты папоротника. Лишь справа примостилось довольно просторное строение, кое-как слепленное из кособоких жердей и пластов пушистого мха. А юродивые все больше к людям тянутся.

    – А я глюка видел,- зачем-то сообщил я.

    – Эт что за невидаль? – Лохматые брови старика удивленно приподнялись.

    – Такое синее с усиками и одним глазом…

    Объяснение получилось расплывчатое – кто угодно может так выглядеть,- но бородатому пенсионеру этого оказалось достаточно.

    – Это типичная, крокозябра.

    – А…

    – Жить будешь.

    – У…

    – Вот если бы ты увидел зяброкряку… тогда да… как есть помер бы. А так должен выдюжить.

    – А она какая? – на всякий случай уточнил я. Хоть буду знать, чего лучше не видеть.

    – А кто его знает,- пожал плечами дед.- Сие есть тайна великая: кто видел – все померли как один. Некому рассказать. Соображаешь?

    – На троих? – уточнил я.

    – Почему на троих? – изумился длиннобородый дед, отложив в сторону ветку можжевельника.- Сам понять должон. Это чудесное свойство моего зелья.

    – А вы, стало быть… доктор.

    – Да не,-отмахнулся дед.-Самородок я, наследственный. По отцовой линии дар этот передается… людей исцелять, значит… Кудесник я. Травами целебными, отварами да настойками разными, заговорами-наговорами благочестивыми страждущих пользую.

    «Фармацевт»,- всплыло в памяти. Но вслух я этого не сказал. Кто его знает, что слово это означает – вдруг обидное что?

    Теперь понятно обилие разных сушеных трав в избе. С их помощью дед готовит свои зелья, после которых появляются крукозу… за… короче, глюки. Так легче выговаривать и понятнее. Интересно, а заявившая на меня свои права мадам тоже из этих бредовых видений? Или… Это «или» не сочетается с виденной мною пылью во всех углах. Все-таки глюк. Ну и ладно.

    – А что со мной было? – спросил я после того, как безрезультатно попытался вспомнить это сам.

    – Змей тебя люто потоптал, по саму шею в сыру землю-матушку вогнал. Аль запамятовал?

    – Начинаю вспоминать.- Перед внутренним взором пронеслось видение чего-то огромного, изрыгающегопламя во все стороны.