-  Раз, два… - Божество, уткнувшись лбом в отчего-то теплую поверхность, закрывает глаза и считает до десяти. Не потому, что этого короткого срока ему хватило, чтобы зрение вернулось в норму и убрались противные тараканы, разбежавшиеся по мозгу от удара, просто он не умеет считать дальше.

    -  …девять, десять. - Глаза Агагуки медленно открываются, и тут очередной вопль, который уставшее эхо просто-напросто игнорирует, срывается с его губ.

    С той стороны на него смотрит чье-то ужасное лицо. Надув щеки, так что не видно ни глаз, ни носа, незнакомец агрессивно трясет ими.

    -  К-кто ты? - пораженно спрашивает Агагука, отпрянув.

    Щеки подпрыгивают вверх-вниз и стремительно плывут в сторону. Перед взором Мамбуни мелькает оголенное бедро, а потом откуда-то сверху стремительно опускается ярко накрашенное лицо танцовщицы. Сложив губы бантиком, она посылает воздушный поцелуй и, подмигнув, вновь поворачивается своей самой выгодной частью к зрителю, в роли которого невольно оказался Мамбуня.

    Разгоревшийся костер высвечивает уже всю стеклянную клетку, и когда к его гладкой стенке вновь прижимается лицо с огромными щеками и начинает совершать вращательные движения, Агагуку это уже не пугает, поскольку то, что он видит перед собой, - не лицо, а совсем наоборот.

    Вместе с потрясением проходит и непрерывное нагнетание в кровь адреналина, вслед за чем возвращается ощущение холода.

    Вскочив на ноги, Агагука стремительно, не заботясь о своем имидже всемогущего божества, бросается к дверям.

    Они распахнулись, и в сопровождении держащего в руке факел Пантелея в тронную залу вошел юный пророк, который сообщил:

    -  У вас неплиятности.

    Агагука сердито отмахнулся от него и, сорвав с горбуна телогрейку, поспешил натянуть ее на себя.

    -  Валенки снимай!

    -  Зачем? - растерялся Пантелей. Мамбуня отродясь обувкой не интересовался.

    -  Быстро! Или ты решил меня заморозить?

    Горбун, прыгая на одной ноге, принялся стаскивать валенок, но, запутавшись в портянке, упал на пол и разулся уже лежа.

    Мамбуня натянул валенки прямо на босу ногу и, довольно притопнув ими, спросил:

    -  Почему так холодно?

    -  Зима, - лаконично ответил Пантелей, пытаясь обмотать ноги портянками.

    -  Зима? Ненавижу зиму! - заявил Агагука. - А почему камины не горят?

    -  Нечем топить.

    -  Как это нечем?

    -  Дров почти не осталось. - Горбун передернул плечами и покосился на пылающий у стены огонь, где весело догорало это самое «почти». Теперь придется копоть с камня соскребать. Разве трудно было дрова в камин сперва сложить, а уж опосля зажигать? Не ценят здесь его труд. - Эти были последними. Лишь запас ваших… то есть коровьих лепешек остался, но ими…

    -  Не вздумай!

    -  Вот я и не думаю.

    -  Вот и не думай! Пошли немертвых, пускай нарубят и принесут.

    -  Так я уже посылал троих.

    -  И где они?

    -  Не знаю.

    -  Значит, пошли еще троих!

    -  Их всего двое осталось, остальные запропастились куда-то.

    -  Значит, пошли двоих! - распорядился Мамбуня Агагука, топнув ногой. Но привычного звона не последовало - для металлических колец в голенищах валенок слишком мало места.