— Глаза режет, — проговорил Клейн.

— Это пройдет, Гера. Это дым. Это у тебя пожар был, — громко сказал Зубов. — Ну давай, блевани еще.

— Ты чего кричишь?

— Да просто оглох немного, — сказал Зубов все так же громко, потирая ухо.

— А почему я голый?

— Марина постирает. Я вот прихватил тебе переодеться.

Потом Клейн сидел у открытого окна в какой-то огромной темной кухне. Голая лампочка свисала с закопченного потолка, несколько столов выстроились вдоль стен. Женщина прибирала в ванной, а Степан Зубов докладывал обстановку.

Клейн давно уже, с войны, не видел Зубова в таком взвинченном состоянии. Крайняя степень возбуждения проявлялась, впрочем, только в том, что Степан говорил непривычно длинно и много.

— …Как только я с этими уродами разобрался, первым делом хотел ехать к тебе и бить по лицу, причем ногами. Кого ты на меня навел? Что за отморозки? Это же твои коллеги, ты посмотри, какие у них корочки.

— Этих я не знаю, — слабым голосом сказал Клейн, посмотрев документы, — ОП «Мурена», город Балашиха, Иванов Сергей Иванович. Иванов? С таким-то носом? А этот? Петров Владимир Николаевич, тоже «Мурена».

— Пацан по телефону проговорился, что он Азимов, — вспомнил Степан Зубов. — А второго он по имени называл. Как же его? Салим. Точно, Салим.

— Азимов, говоришь? Забавно, есть у нас в бакинском филиале один такой, зам по транспорту. Конечно, этот такой же Азимов, как и Петров. Это обычный документ прикрытия, чтобы оружие таскать. Нет, ко мне другие заходили. Азимов… Совсем мальчишка.

— Мальчишка, — согласился Зубов. — Ты бы слышал, как он изгалялся над стариком. А как до дела дошло, вся крутизна-то и пропала. Даже не попытался стрелять. Лицо пистолетом закрывал, щенок. Зря я его завалил. Надо было оставить для разговора. Не рассчитал, увлекся. Положил, как в тире. В пояс, в грудь, в голову… Так вот, Маришка меня слегка приводит в человеческий вид, мы падаем в ее тачку и летим к тебе. А у тебя дымок из-под двери, и никаких других признаков жизни. Так вот. Я к соседям. Через балкон, по стеночке, стекло выбил на кухне. Ты лежишь на диванчике, спишь. На полу полная пепельница, бутылка коньяка. Воняет как на ликероводочном заводе. И дым стелется по полу. То есть по идее должен был гореть диванчик. Естественно, вместе с тобой. Они его специально залили коньяком, две бутылки потратили. Наверно, коньяк херовый оказался, диван даже не схватился. Ковер начал тлеть, так я его просто затоптал, даже заливать не пришлось. А вообще-то ты вполне мог сгореть как последний мудак. Вот как опасно курить в постели.

— Я не курил в постели, — сказал Клейн. — Но насчет мудака не спорю. Только мудак будет пить коньяк с Шалаковым.

— Так тебя еще и угостили?

Клейн криво улыбнулся.

— Угостили. Они меня допрашивали весь день. Дознание по всем правилам. Браслеты, мордой на пол, двести двадцать вольт по ногам. Я отрубаюсь — ведро воды, и снова вперед. Весь день развлекались. Под конец усадили на диван. Полстакана коньяка. Какие-то капли, возможно, клофелин. Ствол к башке. Пей.

— Хорошо вам, начальничкам, — сказал Зубов. — Если и замочат, то под наркозом. Мне вот не предложили.

— Хорошо, что ты с ними разминулся.

— А я не разминулся, — сказал Зубов. — Марина, извини. У тебя есть что пожрать?

— В холодильнике сардельки. Если девчонки не съели.