Алёна повернула к Юре сияющее лицо:
— Нравится?
— Зашибись!
— Куда летим?
— Куда хочешь!
— Ты сказал!
И — положила самолёт в вираж. Плоскость воды накренилась, солнце описало дугу и оказалось слева-сзади, а впереди прямой чертой легла почти
прямая стрела пляжа.
— Острова здесь только сверху хорошие, — сказала Алёна. — Где грунт твёрдый, там намусорено, а где чисто — там болото. Но я знаю одно местечко…
— Садиться будем? — уточнил Юра.
— Даже и не знаю, — засмеялась Алёна. — Ты такой замороженный, что просто руки чешутся тебя расшевелить.
— Я замороженный? — удивился Юра. — Это я просто из-за толпы такой. Меня всегда в толпе начинает клинить. Особенно когда все пьют и веселятся.
Тогда я или надираюсь, или ухожу. Сегодня вот ушёл.
— А зачем вообще приехал? Раз толпу не любишь?
— Воздухом подышать. Тебя вот встретил…
Он повернулся к Алёне, встретился с ней глазами — и вдруг понял, что взгляд оторвать не может.
Так прошли секунда или две.
Потом самолётик резко нырнул вниз, воздух засвистел в стойках и растяжках, взревел мотор. Вся конструкция затряслась, где-то внизу послышались
частые хлопки. Юра покрепче вцепился в скобу. Два, считал он про себя, три, четыре… На счёт «семь» Алёна резко подала перекладину, которой
управлялось мягкое треугольное крыло, вперёд, и Юру опять вдавило в сиденье. И тут же самолёт вошёл в крутой вираж над самой водой — так низко, что
видно было, как от вылетающего из-под крыла воздуха вздымается бурунчик. Хлопки внизу продолжались. Юра перегнулся и посмотрел. Продолговатый кусок
дюраля — видимо, крышка какого-то лючка — оторвался и, держась только на проволочке, лупил по поплавку.
— Дотянешься? — спросила Алёна как ни в чём не бывало.
— Вот этот, косой, можно отстегнуть?
— Ну, отстегни. Пока никто не видит.
Юра отстегнул один из привязных ремней, нагнулся вбок, дотянулся до злополучной крышки и дёрнул её на себя. Проволочка охотно лопнула.
— Куда теперь?
— А туда же, в люк то есть, и сунь. Потом приладим.
— Ага…
Он пропихнул крышку в люк — и она тут же принялась дребезжать там, как ложка в стакане.
— Ну и ладно, — сказал он.
— Потом приделаем, — повторила Алёна. Самолётик вновь круто набирал высоту.
— Конечно.
— А ты смелый.
— Я-то? Это не смелость. Это просто… Я же понимал, что ты нас не грохнешь.
— Правда?
— Ничего кроме. Ты давно летаешь?
— Давно. Лет десять.
— Ни фига себе! Это сколько же тебе лет?
— Двадцать три. |