– Хочу предупредить, Анна… Это место найдут. Не могут не найти. Может, ночью, может, утром, как повезет. Пойдут по следу, найдут «Пежо», уже, поди, нашли. Станут опрашивать народ, отыщутся те, кто видел «Ситроен» или даже запомнил его номер. Рано или поздно проведут беседу с дорожной полицией, а мы по крайней мере раз проехали мимо поста. Машину вспомнят, направление движения – тоже. На следующем посту нас не видели, значит, мы свернули раньше. Определят квадрат, будут обследовать все места, куда мы могли поехать, и рано или поздно появятся здесь. Машину придется загнать за угол, но это вряд ли поможет…

– Ты обрисовал самый скверный сценарий, – подметила Анна. – Но есть и другие, в них не все так плохо. Надеюсь, к тому времени, когда сюда придут, нас уже не будет…

Снова неловко молчали, витая в своих эмпиреях.

– Бедный Лукас… – пробормотала Анна. – Это тяжело, невозможно осознать… Что теперь будет с его телом? Его не вывезти на родину, захоронят среди бездомных… Ты же понимаешь, наши дипломаты не могут такое ляпнуть: выдайте нам тело нашего разведчика… То, что Лукас – наш, будут отрицать до последнего. Кому нужен новый виток антисоветской истерии? Человеком просто пожертвуют ввиду политической целесообразности… Отчасти это правильно, Лукаса никак не привязать к нашей стране, документов при себе у него не было, «пальчики» нигде не засвечены. В гостинице найдут брюссельский паспорт, а дальше – тупик, можно рыть хоть до центра Земли, никуда не выйдешь. Мы – призраки, люди, которых нет. Такая вот «брюссельская капуста»…

– Мне жаль, что так произошло, Анна… Ты его любила?

– Что? – Она вздрогнула, невесело усмехнулась. – Нет, ты не о том, Никита. У нас не было отношений в этом смысле, мы вместе не спали. Познакомились полгода назад на выполнении задания, затем его отправили в Брюссель, следом – меня. В гостинице жили в разных комнатах, хотя на людях изображали пару. Как женщина я его не интересовала, однолюбом был наш Пашка, бывает же такое… Жена у него в Сестрорецке, рассчитывал закончить дела в Европе и вернуться в Союз на постоянную основу. И вроде начальство не возражало…

– Ладно, пойдем работать, – вздохнул Никита, открывая дверцу. – Подведем нашего друга, так сказать, под монастырь…

Старчоус, косящий под болезного, только того и ждал! Он распахнул дверцу с обратной стороны, колобком выкатился наружу! Анна возмущенно вскрикнула. Никита не сразу разобрался в ситуации, ахнул, бросился огибать капот. Старчоус действовал коротким путем – черный провал находился совсем рядом: смело кинулся в темноту, покатился, вереща, по ступеням. Видимо, услышал, что из подвала есть второй выход. Падали кирпичи, зазвенело что-то металлическое. Он мог сломать себе позвоночник, но оказался ловок, несмотря на почтенные годы, – было слышно, как он поднимается, убегает – тяжело, припадая на ногу. Подбежала Анна, одновременно включили фонари. Яркие лучи озарили треснувшие ступени, кучи мусора, пыль, кирпичи, огрызки досок. Хрустела каменная крошка под ногами убегающего преступника.

– Свети! – крикнул Никита, бросаясь в погоню. Колотилось в голове: только не оступиться! Поскользнулся, но как-то устоял, камни выстреливали из-под ног. Рассчитывать на свой фонарь было бессмысленно – только не на лестнице. Анна освещала дорогу, пока он неуклюже топал вниз, потом перемахнула лестницу в три прыжка, обогнала майора. На полу валялся мусор, торчали штыри арматуры. Как Старчоусу удавалось всего этого избегать, уму непостижимо! Лучи света вырывали из мрака убегающую фигуру.