– Хочешь сказать, что жестокость, проявленная в этом случае, всего лишь норма?

– Нет. Я имею в виду вандализм, воровство – машины угоняют, например, – или другие асоциальные действия. Разбить вдребезги машину приемного отца – обычное дело. Иногда с летальным исходом для самого подростка или случайных прохожих. Если бы люди осознавали…

– Да. Не очень подходит для свидетельских показаний со стороны защиты, скорее для обвинительной речи прокурора.

– Теперь нам надо дождаться окончательных результатов следствия, а потом и суда…

– Самое плохое для Яна Эгиля, что на орудии убийства не найдено больше ничьих отпечатков, только его собственные. Может так быть, что он не осознавал последствий своих действий?

– Ты имеешь в виду, если это сделал не он? Что он появился на месте преступления после того, как убийство уже произошло, и, не подумав, взял в руки оружие? А потом прихватил его с собой, когда убегал от полиции в страхе, что его обвинят в том, чего он не делал?

– Да.

– Импульсивные, неосознанные действия вполне вписываются в тот психологический портрет, который я бы нарисовала, исходя из обстоятельств этого дела.

– Ну что ж, это внушает хоть какую‑то надежду.

Мы посидели минуту в неловкой тишине. Я заметил, что она изучающе смотрит на меня.

– Ты выглядишь встревоженным. Что тебя так мучает?

– У меня самого сын растет, ему сейчас тринадцать, и я не уверен, что в первые годы его жизни я выложился на все сто процентов. Не знаю, помнишь ли ты, но мы с женой разбежались, когда ему было два года.

Марианна посмотрела на меня с мягкой улыбкой:

– У вас с ним были тогда какие‑то проблемы?

– Нет‑нет. Я ничего такого не заметил.

– Так почему это тебя тревожит? Боже мой! Да в Норвегии столько семей распадается, и у разведенных столько детей, что у нас давно уже была бы нация психопатов, если бы все впадали в реактивное состояние затрудненного общения. Нет, я имею в виду только детей, у которых, к несчастью, пострадала душа. К тому же не стоит сбрасывать со счетов и генетические предпосылки. – Она положила свою ладонь на мою и успокаивающе похлопала. – Не волнуйся, с твоим сыном все будет в порядке.

– Но я не только о нем тревожусь. Ян Эгиль тоже не идет у меня из головы. Я встречался с ним три раза за его жизнь. С беспомощным крохой, с шестилеткой – то безразличным и вялым, то агрессивным – и теперь с неуравновешенным и закомплексованным подростком. А в то время, в семьдесят четвертом году, я, Сесилия и Ханс заботились о нем как… да, как семейная пара и дядюшка. Мы так объединились вокруг него… Будто он был нашим собственным ребенком, Марианна! Нашим собственным приемным сыном.

– Ну так вспомни, что я тогда сказала. Реактивные нарушения проявляются в первые годы жизни. Приемный ребенок, чей психологический багаж неизвестен приемным родителям, может быть бомбой замедленного действия. Так часто бывает, когда усыновляют детей из других стран: детей из трущоб или – даже хуже – из зон военных действий. Но о психологических проблемах этого мальчика мы кое‑что знаем. Когда мать накачивается наркотиками в период беременности, это означает, что ребенок рождается в состоянии абстинентного синдрома – он внезапно перестает получать те вещества, к которым его маленькое тельце успело привыкнуть, пока он лежал в материнском чреве. Это первое. И второе: у него нет отца, а мать отнюдь не всегда находится рядом с ним; когда она все же рядом, то не в состоянии как следует за ним ухаживать.