Екатерина Каблукова. Спящая красавица
Гроб хрустальный на заре для нее… В.Высоцкий Гроб был абсоютно новый. Мария Ильинична увидела это сразу. И по девственно белому, заложенному крупными складками атласу, и по непримятой подушке, заботливо закрепленной в изголовье. Торжественно лежал он у мусорного бака, скорбно подставив мелкому снегу свои недра. В другой день старушка, крестясь, прошла бы мимо, но сегодня у нее особенно сильно болело в груди, а ноги налились, будто свинцом, отчего она, сделав несколько шагов, останавливалась перевести дух. Как обычно, она медлено брела из магазина домой, прикупив помимо стандартных булки хлеба и пачки гречневой крупы, еще два десятка яиц, упаковку муки, а также масло, сахар и замороженные ягоды. В другое время она могла бы обойтись без этого, но сейчас, за неделю до Нового Года, к ней начнут приходить бывшие ученики: лощеные, в дорогих костюмах, солидные банкиры, стройные и подтянутые жены местных олигархов. Они приезжали на дорогих машинах, зачастую с водителем, брезгливо морщились, заходя в темную парадную, где дорогой ремонт первых двух этажей сменяли облупленные стены. Лестница с полуистертыми ступенями, на которых сохранились медные кольца для крепления ковров, всегда пахла дешевой водкой, подгоревшими котлетами и бездомными кошками, поднималась наверх, в небольшую двухкомнатную квартирку под самой крышей старого дома. Построенный в середине восемнадцатого столетия, дом до революции принадлежал предкам Марии Ильиничны, и её семья занимала весь второй этаж. Тогда хозяева жили в огромной квартире с высокими потолками, украшеными лепниной, с двумя затейливыми эркерами в столовой и мраморным камином в гостиной. После революции дом отобрали, а сами владельцы, с трудом уцелев во времена расстрелов и репрессий, переехали в мансарду. Все это бывшая учительница знала лишь из рассказов бабушки, да и та большей частью отмалчивалась, нехотя отвечая на вопросы маленькой Маши. Однажды, когда в квартире кроме них двоих никого не было, бабушка рассказала про их род и отдала внучке кольцо с изумрудом, на котором был вырезан фамильный герб: единорог и три короны над ним. –Береги его, Маша, это единственное, что у нас осталось, – прошептала она, украдкой смахивая горькие слезы. Через несколько лет бабушка умерла, затем умерли и родители, и учительница осталась одна. Квартиру на втором этаже несколько лет назад выкупили и расселили, и теперь в помещении расположился какой-то иностранный банк. Иногда, зимним вечером, проходя мимо, пенсионерка поднимала голову вверх, на ярко светящиеся окна, чтобы увидеть затейливую потолочную лепку и тяжелые бронзовые люстры. Подниматься по лестнице с каждым голом становилось труднее, но Мария Ильинична упрямо, несмотря на активность агентов, называемых модным словом риелторы, отказывалась переезжать. Ей казалась кощунственной сама мысль, что она съедет из этого дома, точно это было бы предательство близкого ей существа. «Здесь я родилась, здесь я и умру,» – говорила она. Еще в магазине бывшая учительница начала размышлять, забежит ли сегодня, кутаясь в короткий норковый полушубок, ее любимица, золотая медалистка Ольга пожаловаться на своих троих оболтусов, или зайдет вечный двоечник Паша, работающий мастером в доме быта. Может быть, еще Сережа заскочит, но он банкир, у него всегда времени не хватает. И всех надо было напоить чаем и накормить ее знаменитыми ягодными пирогами. Ученики всегда приносили подарки: коробки шоколадных конфет или же дорогое шампанское, иногда какие-нибудь заморские фрукты. Фрукты Мария Ильинична с опаской съедала, а вот конфеты и алкоголь складывала в шкафу, чтобы потом расплатиться со знакомой медсестрой Верочкой, делающей ей уколы. Гости быстро пили душистый час с мятой, доедали кусок пирога, привычно желали ей здоровья и долгих лет жизни и стремительно, так же, как появлялись, уходили в темноту ночного мегаполиса с его шумными улицами, яркими витринами и огромным количеством дорогих машин, вечно недовольно гудящих в пробках. |
