Анна была закрыта в карете Бригена, но Творимира видели все. И смотрели на него по–разному: кто с жалостью, кто со злобой. И кто–то закричал с крыши ближнего дома:

– Скоро на наших глазах корчиться будешь!.. Твоя смерть долгой будет! Слышишь, ты?!

Творимир знал, что так и будет. Он пытался успокоить лихорадочно несущееся мысли, опустил голову. В плечо ударил булыжник. Творимир сжал зубы, чтобы не застонать…

Но вот заскрипели массивные врата, и они въехали на внутренний двор замка–исполина – на тот самый двор, где прежде уже сжигали Анну.

Творимир хотел еще раз увидеть Анну – как она будет выходить из кареты, но ему не дали – сразу накинули на голову мешок, и, держа за руки, повели.

Более–менее свежий воздух сменился воздухом затхлым. Волочащиеся за Творимиром цепи звенели по каменному полу, и гулко отдавались под низкими сводами.

Долго они шли. В замке были глубочайшие подземелья, но Творимира, как предводителя восстания, повели вверх, в камеру предназначенную для наиболее значимых преступников.

Несколько раз они останавливались: охранники, возле новых и новых дверей читали сопроводительную бумагу, открывали эти двери…

Творимира ввели в камеру, которой суждено было стать его последним пристанищем. Там сорвали с его головы мешок, и двумя толстыми, тяжелыми цепями приковали к стене. Эти цепи были устроены так, что Творимир все же мог двигаться, и проходить по большей части этой камеры.

Стены здесь были выложены из массивных, гранитных блоков. Толщиной отличалось и решетка. Пол был выложен соломой, но и под ней чувствовалась гранитная толща. Тюремщики проверили цепи, осмотрели камеру, и ушли – закрылась за ними толстенная стальная дверь, щелкнул замысловатый механизм ключа.

Выгибая кисть скованной правой руки, Творимир добрался до внутреннего кармана, и осторожно достал драгоценное зернышко серебреного цветка. И он заметил, что зернышко раскрылось – пробился крошечный росток.

– Что же ты? – спросил Творимир. – Тебе ведь земля нужна. А если ты такой хрупкий. Что, если погибнешь?..

Тут щелкнул замок – Творимир едва успел убрать семя – в камеру вошли тюремщики. Один из них рявкнул:

– А ну отвечай – с кем ты сейчас разговаривал?!

Творимир сжал губы, и ничего не отвечал. Тогда они повалили его на пол и стали бить ногами. У них были тяжелые кованые сапоги, и от каждого удара трещали кости. Один удар пришелся в челюсть, были выбиты зубы – Творимир молчал, и не издавал ни единого стона; но в душе он молил, чтобы не повредили семя… Наконец тюремщики утомились; пообещали, что – это «только задоток» и удалились.

Некоторое время Творимир не мог двинуться, но вот собрался, и, опираясь кровоточащей правой рукой, смог присесть: прислонился спиной к стене, и некоторое время просидел так. Легкие были повреждены, каждый вздох резал болью – он задыхался, в глазах темнело. Но все же Творимир и к этому привык…

С величайшими предосторожностями, стараясь, чтобы не дрогнула изувеченная рука, достал семя – оно осталось целым, а хрупкий росток еще подрос.

Тогда Творимир стал разгребать солому, и без всякого удивления обнаружил, что в одном месте на каменных плитах – горстка земли, там он и приютил семя. Затем–вновь присыпал, но солнечные лучи изящными колоннами проходили через решетку на окне, и через неплотную солому – дарили жизнь ростку.

* * * 

Наступила ночь. Одна яркая, ясная звезда сияла за решеткой, а по полу приближался серебристый свет одноглазой Луны. Творимир обхватил колени руками, и смотрел прямо перед собою…

Вновь и вновь двигались его разбитые губы, и слетал с них тихий шепот:

– Анна, где ты?.