— Еще раз здравствуй, Дэнни.

Голос принадлежал Лулу. Но это была не она. Это была совсем другая женщина: со стальными скобками, обтянувшими ее колени, старая, не то, чтобы совсем старуха, но и не молодая, сухая тонкая кожа обтянула ее худые, ввалившиеся щеки, беспорядочные черные волосы, спутавшись в колтуны, торчали над ее лбом.

— Извини, я обманула тебя, Дэнни, — сказала она. В ее голосе сохранилась все та же сиплость, но появился заметный оттенок сарказма.

Все тело Дэнни сжалось в комок, в горле пересохло. Ему было ясно, что воображаемая им Лулу долго одурачивала его со всех сторон. Было понятно, что она — не девочка, которую он себе воображал во время всех тех телефонных звонков, но и такую старую калеку он тоже не мог себе представить, с обшелушившимися кромками губ и холодным блеском в глазах.

Он посмотрел на Дэйва, не столько из надобности на него смотреть, сколько из необходимости отвести глаза от женщины, которой оказалась Лулу.

— Что все это значит? — спросил Дэнни. — Зачем я здесь?

Но Дэйв не ответил, вместо этого он послал свой взгляд Лулу.

— Не надо больше игр, Лулу. Если ты это прошла, то сделай это где-нибудь не здесь.

«Что сделай?» — Дэнни не очень то хотел знать ответ на этот вопрос. Ему лишь хотелось уйти отсюда, и как можно скорее. Он не был привязан и подумал, что сможет встать и в какой-то момент удалиться. Но какое-то чувство подсказывало, что сделать ему это будет непросто.

— Твой отец, — сказала Лулу. — Вот, почему ты здесь, Дэнни.

— И что мой отец?

— Он меня убил. Когда балкон рухнул, то я умерла в театре «Глобус» двадцать пять лет тому назад — из-за него, — она сказала, что «умерла». — Он поджог балкон, и тот рухнул на нас. Мы погибли — я и остальные.

— Мой отец не был в чем-либо виноват, — возразил Дэнни. — Его даже не арестовали, и не было никаких доказательств его вины.

— Это предлог. Ты там не был, ты не слышал детских криков, не чувствовал боль, ты не умирал, как это произошло со мной.

«Сумасшедшая», — подумал Дэнни. — «Пора уходить».

Холодная, хилая улыбка появилась на лице Лулу. Грубый свет бликами отражался от алюминия ее ходунка, когда она сделала еще один неловкий шаг в его сторону.

— Не думаю, что ты заметил укольчик, пока мы ехали в машине. После укола прошло лишь несколько минут, как он уже сделал свою маленькую работу. Я — эксперт по уколам. Когда много времени проводишь в больнице, то многое о них узнаешь. Это был особенный укол: твоя голова работает по-прежнему, но тело спит.

Она была права: он не мог пошевелиться, или просто на это совсем не было сил. Он попробовал поднять руку, повернуть голову, но любое усилие не приводило ровным счетом ни к чему.

— Это не больно, Дэнни. Я не хочу тебе причинить боль. Я хочу, чтобы больно было твоему отцу, чтобы это была самая страшная боль. Боль потери сына и осознание собственной вины. Это самое худшее, что может быть. Смерть сына…

Он чувствовал неизбежное исполнение приговора, когда в ее словах наступила полная ясность. Он уже понимал, зачем его сюда привезли. Для мести — мести его отцу. Он посмотрел на Дэйва в надежде на его помощь, но глаза Дэйва были прикованы к сестре, его тело было хрупким, руки были прикованы к спинке стула, на котором он сидел задом наперед, будто это он получил усыпляющий тело укол.

— И что ты будешь делать, — спросил Дэнни, пытаясь держать свой голос под контролем, стараясь подавить панику, набирающую все большие обороты в его теле, отчего его сердце забилось в небывалом темпе.

— Я буду к тебе добра, Дэнни.