– Еще в те времена, когда египтяне еще кое что могли. А сейчас они только и умеют, что проигрывать войны да жить за счет эксплуатации руин собственных предков. В этом доме много любопытных вещей. Уверен, что где нибудь есть и европейский туалет. Антикварный, конечно.
– Время от времени я даже слышу, как там спускают воду.
– Даже древности необходимо поддерживать в рабочем состоянии! – фыркнул Чиун.
– Чиун, у нас тут горы золота, которые лежат абсолютно без дела, в то время как твои собратья живут как... как...
– Как корейцы, – подсказал Чиун.
– Вот именно.
– Я рад, что мы понимаем друг друга.
– Ничего подобного, – возразил Римо. – Если уж я собираюсь прожить здесь всю оставшуюся жизнь, то просто обязан совершить что нибудь полезное. Твоим подданным не нужны ни это золото, ни безопасность, им нужно более достойное существование.
– У жителей Синанджу есть еда, – медленно произнес Чиун. – У них есть единая семья, есть защита. Даже у американцев нет всего этого: каждый американец может подвергнуться нападению со стороны другого американца, а в Синанджу, пока здесь находится Мастер, жители могут не опасаться даже обычной кражи.
– Это потому что у них просто нечего красть.
– У них есть я. Я их богатство. Они находятся под защитой и покровительством великого Чиуна, правящего Мастера Синанджу, и сами прекрасно это знают. Они это ценят. И любят меня!
В этот момент раздался стук в дверь.
– Входи же, любезный, – громко провозгласил Чиун.
Распахнув дверь, в комнату ворвался Пул Янг, староста. Подбежав к Римо, он что то зашептал ему на ухо, не обращая ни малейшего внимания, на Чиуна.
– Трое, – сказал Римо вслух.
Пул Янг так и покатился со смеху и, продолжая смеяться, тут же убежал. Римо слышал, как он несколько раз повторил ответ. Ночь наполнилась хохотом.
– А ведь я даже не сказал ему, в чем соль. Ведь это еще не самое смешное, – удивился Римо.
– Чего хотел Пул Янг? – спросил Чиун.
– Он хотел узнать, сколько требуется жителей Пхеньяна, чтобы заменить лампочку.
– Но ведь это мой анекдот! – прошипел Чиун. Он пулей вылетел на крыльцо и крикнул в темноту: – Чтобы заменить лампочку, нужны трое жителей Пхеньяна: один меняет, двое других подбадривают!
Смех резко оборвался.
Чиун захлопнул дверь и вернулся на трон.
– Не понимаю корейского чувства юмора, – произнес Римо.
– Это потому что у тебя его нет. Ты, как все американцы, которые обращают отправление физической надобности в развлечение. Тебе только дай волю, и ты превратишь деревню в публичные дома.
– Как это?
– А так. Это еще одна американская штучка – большие дома, где много комнат и у каждого есть своя комната. На самом же деле они владеют лишь пустым пространством между стенами, то есть, другими словами, не владеют ничем.
– Ты имеешь в виду кооперативные дома, – поправил Римо.
– А это сокровищница Дома Синанджу. Дом моих предков, дом будущих Мастеров и твой в том числе. Или, может, он недостаточно хорош для тебя, белый американец, любитель сортиров?
– Мне он очень нравится.
– Отлично. Вот и будешь в нем жить.
– Хорошо, но только когда стану правителем деревни. А до тех пор мы с Ма Ли будем жить в доме, который я построю собственными руками.
– Будь по твоему, – сказал Чиун, вставая. – Я дал тебе все, что имел, а ты это с презрением отверг. Забирай свои паршивые шмотки и отправляйся отсюда. Будешь спать на берегу.
– Какие шмотки? – удивился Римо. – Все, что я имею, на мне.
В мгновение ока длинные ногти Чиуна коснулись пола, выложенного паркетом красного дерева, и, как на копье, нанизали оброненный Римо листок со списком усовершенствований в Синанджу. |