Пока они ехали домой, миссис Софи ДОрр не умолкала ни на минуту.

– Твой отец был хороший человек, упокой Господь его душу, – говорила она. – Он был добр ко мне. Для меня он был самым лучшим человеком.

– Я знаю, ма, – кивнул Феррис.

Он сидел на заднем сиденье, с каждым словом матери сползая все ниже и ниже, – ему было стыдно сидеть рядом со своей матерью.

– Мы любили друг друга, – продолжала миссис ДОрр, – и ничего не могли с собой поделать. Это так странно: католик и еврейка, но иногда такое случается.

Феррис ДОрр сполз еще ниже. Он терпеть не мог, когда мать повышала голос. Чем громче она говорила, тем отчетливее слышался акцент, и его всегда из за этого дразнили. Ее речь напоминала немцев из мультяшек, и Феррис страшно этого стеснялся. Ему немедленно захотелось выпить лимонада – от лимонада ему всегда становилось лучше.

– И вот мы поженились. Но это еще было не самое трудное. Главное, что твой отец и священник, совершавший обряд, оказались заодно. Священник сказал, что мы можем пожениться только в том случае, если пообещаем, что плод нашего союза – ты только представь себе, это были его точные слова, – будет воспитан в вере. Именно так он и сказал: в вере. Как будто нет других религий.

– Ма, мне нравится быть католиком.

– Что ты понимаешь?! У тебя нет никакого жизненного опыта! Тебе уже четырнадцать, а ты не посещал хедер! И надо было сделать тебе обрезание. Нет, теперь уже поздно.

– Мама, но я не хочу быть евреем.

– Ты и так еврей.

– Я католик, ма. И только что прошел конфирмацию.

– Обрезание можно сделать в любом возрасте – такое бывает. Можешь спросить двоюродных братьев – они тебе расскажут, как это делается.

– Жиды пархатые, – пробормотал про себя Феррис. Он слышал это словечко в воскресной школе и стал называть так своих кузенов по материнской линии. Иногда его самого так дразнили. Когда не называли Феррис д’Артаньян.

– Что?

– Пить хочу.

– Давай купим тебе лимонад. Обещаешь подумать о моих словах, если я куплю тебе лимонад?

– Нет.

Позже, уже вечером, мать позвала его к себе и принялась подробно объяснять, что значит быть евреем.

– Феррис, птенчик, хочешь ты того или нет, но ты еврей. Потому что быть евреем не значит только пройти обрезание и ходить в синагогу. Здесь все не так просто, как с твоими приятелями, которые исправно по воскресеньям посещают церковь, а остальные шесть дней грешат напропалую. Это у нас в крови. На нас лежит особая миссия, ибо мы храним Божий завет. Это наше наследие. Ты наследственный еврей, будь ты хоть католиком, хоть кем. Понимаешь?

– Нет, – честно признался Феррис. Он правда не понимал.

Тогда мать попыталась объяснить ему про гонения на евреев, про уничтожение их в фашистских лагерях.

А он рассказал, как его дразнят за то, что мать еврейка, а кое кто говорит, что это евреи убили Христа.

– Мы с тобой говорим об одном и том же, – сказала мать. – Из за подобной лжи несчастные, ни в чем не повинные евреи гибли в Освенциме. Шесть миллионов замученных и убитых – вот итог этой лжи. – И она показала ему фотографии печей и газовых камер.

Феррис ответил, что все это было давно, а он лично не собирается жить прошлым.

– Нацизм мертв, и нацистов больше, нет, – заявил он.

– В следующий раз будут не нацисты. И возможно, жертвами станут не евреи. Но именно поэтому мы должны помнить.

– Вот ты и помни, – сказал Феррис. – А я и за миллион долларов не соглашусь быть жидом.